В октябре 1892 года Куба отметила четырехсотлетний юбилей «открытия» острова Христофором Колумбом. Члены Группы вольнодумцев и прочие островные либералы, в отличие от испанских властей, относились к годовщине с некоторым смущением, и празднование вызвало яростные споры. Федерико Перес Карбо отметил праздник горькой статьей в «El espíritu del siglo» под названием «¡Maldiction!» («Будьте вы прокляты!») Он говорил о том, что испанские моряки, прибывшие на Кубу, обнаружили «остров, покрытый пальмами», где жили мирные индейские племена, «не знавшие злобы, страха и ненависти», и рассказал, как испанские конкистадоры загоняли индейцев в глубь джунглей, не щадя пленных. В своей версии истории Атуэя Перес Карбо описывал, как ночной ветер разметал пепел на месте сожжения индейского вождя, и угли на миг вспыхнули ярким пламенем, и в эту минуту в горах раздался крик: «Будьте вы прокляты!». За истреблением индейцев на Кубе последовало порабощение чернокожих — и Перес Карбо привел в пример историю об одном рабе-повстанце, которого казнили вместе с восемью соратниками.
Говорят, что когда его тело повисло в петле, еще содрогаясь в смертных конвульсиях, снова послышался тот же крик: «Будьте вы прокляты!»
Быть может, проклятье двоих казненных до сих пор грозит острову? …Зло торжествует над добром, преступление — над правосудием, тьма заслоняет свет… [и] когда небо темнеет, когда море бушует, когда под натиском ветра рушится дерево… путник слышит в этих страшных звуках все тот же крик — «Будьте вы прокляты!»
Неудивительно, что публикация статьи вызвала сильную реакцию у происпански настроенных жителей Сантьяго. Городской совет собрался на специальную закрытую сессию, чтобы решить, как поступить с этим Пересом Карбо, который служил бухгалтером при местном правительстве. Мэр торжественно объявил, что статья Переса Карбо «вызвала возмущение среди всех, кто любит и уважает Мать-Испанию, поскольку она не только бросает тень на великие события, о которых мы вспоминаем в эти дни, но и пятнает весь испанский народ и память бессмертного Христофора Колумба».
Впрочем, карательных мер принято не было. Мэр успокоил собравшихся, предложив, чтобы Переса Карбо вызвали в городской совет для объяснений. Перес Карбо оставил вызов без внимания, и скандал мало-помалу забылся. Тем не менее вспыхнувшая полемика отражает наболевшие вопросы о самосознании Кубы. Следует ли кубинцам считать себя испанцами — поскольку остров стал испанской колонией, — и, следовательно, народом, где правят католическая церковь и традиционные консервативные ценности, а у власти стоит предприимчивая белая элита? Или кубинская история — это история угнетенного не-белого населения, сначала индейцев, затем чернокожих и мулатов, и стремления создать новое межрасовое общество, где ценится свобода личности и созданы все условия для процветания демократии?
Первая война не дала ответов на эти вопросы, в основном потому, что многие сторонники независимости были белые рабовладельцы, которые неоднозначно относились к роли чернокожих в борьбе. Хосе Марти и его сторонники были убеждены, что следующая революция на Кубе добьется успеха лишь в том случае, если с самого начала решать социальные проблемы. Марти писал, что целью следующей революции должны стать «не столько политические перемены как таковые, сколько хорошая, крепкая, справедливая и равноправная социальная система».
Первая война за независимость все же достигла определенных результатов — и стала отправной точкой на пути к этой цели, хотя бы потому, что белые и черные боролись бок о бок, а одним из самых славных и любимых героев войны стал мулат Антонио Масео. К началу 1890 годов расовые предрассудки были на Кубе все еще сильны, однако в их преодолении был достигнут некоторый прогресс. Официальная отмена рабства в 1886 году вызвала меньше интереса, чем ожидалось, поскольку большинство рабов просто превратилось в поденных работников. Более того, многие плантаторы обнаружили, что гораздо дешевле нанимать свободных работников, чем покупать и содержать рабов и их семьи. Белые кубинцы также убедились в том, что освобожденные чернокожие на острове не объединяются для создания «черной республики», как опасались прежде, — напротив, начался процесс расовой интеграции.
После 1887 года расовая принадлежность уже не влияла на прием на государственную службу. В 1889 году законом была запрещена дискриминация в театрах, кафе и барах.
После 1893 года государственные школы были обязаны принимать чернокожих детей и детей от смешанных браков на тех же основаниях, что и белых.
Взгляды Бакарди на расовые различия были типичны для прогрессивно настроенных белых кубинцев того времени: не без предрассудков, однако гораздо либеральнее, чем у большинства их сверстников. Вторая жена Эмилио Эльвира Капе выросла в семье рабовладельцев, и у нее была чернокожая горничная, которая служила ей до самого дня отмены рабства[4] Эмилио часто обращался к проблеме рабства в собственных статьях и художественных произведениях, недвусмысленно выражая свое отрицательное отношение к этому установлению и поддержку государства, в котором были бы равные права для представителей всех рас. В то же время он иногда говорил о рабах в покровительственном тоне, изображая их как людей слабохарактерных и даже инфантильных.
В одном из своих опубликованных романов под названием «Vía crucis» («Крестный путь») Эмилио рассказывает историю кубинской семьи, в которой были приняты противоречивые представления о рабстве, отражающие смешанные чувства, царившие в его собственном семействе. С мировоззренческой точки зрения в этой семье рабства не одобряют, однако некоторые выведенные в книге рабовладельцы представлены как добрые, хорошие люди, и рабы их обожают. Один бывший раб по имени Хуан примыкает к повстанческой армии вместе со своим бывшим хозяином Паблито, и они вместе сражаются за независимость Кубы. На поле битвы они равны, но когда Паблито погибает в бою и его хоронят под скалой, бывший раб в слезах бросается на импровизированное надгробье. «Там он и остался, — написал Эмилио, — словно верный пес на могиле хозяина».
Подобные литературные образы показывают, что Эмилио Бакарди был пленником собственного социально-экономического происхождения и жизненного опыта. Однако не приходится сомневаться в том, что он был готов поплатиться свободой и даже жизнью за дело всеобщей социальной революции на Кубе, главной целью которой было установление на острове справедливости и равенства рас.
К 1892 году на Кубе полным ходом шла подготовка к очередной войне. Хосе Марти бросил журналистику и взялся за организацию новой Кубинской революционной партии, в которую входили изгнанники, жившие во Флориде и в Нью-Йорке; по его мысли, вокруг этого костяка должно было сложиться демократическое движение. Когда Марти решил, что партия готова к делу, то отправился в Санто-Доминго, где жил тогда Максимо Гомес, а затем в Коста-Рику — разыскать Антонио Масео. Оба они с готовностью согласились возобновить революционную борьбу. К осени 1894 года ветераны-вожаки повстанцев стали понемногу собираться в сельской местности и запасаться оружием.
