— Я вовсе не хочу тебя унизить. Правда. Просто дело в том, что ты впервые за все это время вспомнил предыдущий разговор. Ты же помнишь, что мы об этом уже говорили?
Он посмотрел на меня как на дурочку:
— Разумеется, помню. Слушай… Ты просто… — Он запнулся. Память его опять подвела, а гнев остался. — Ты просто делай то, что должна делать.
— Хорошо.
Я кинулась принимать душ. Я минут пять стояла под горячей струей и лихорадочно думала. А если память к нему вернулась, а гнев останется? Выдержу ли я еще один тяжелый вечер? У нас уже было несколько таких — когда он не желал слезать с какой-то темы, «зацикливался», как говорили врачи.
Я осторожно открыла дверь. Он лежал в кровати и равнодушно смотрел телевизор. Увидев меня, он ласково улыбнулся:
— Привет! Что ты так долго? Что, кожа пересохла?
Я вздохнула с облегчением. Память потихоньку возвращалась к нему, и, хотя мысли его еще путались, это был огромный шаг вперед.
В аэропорт Лидса нас должен был доставить вертолет. А там ждал небольшой частный самолет с каталкой, кислородом и необходимым оборудованием. На нем нам предстояло лететь до маленького аэропорта под Бристолем. Оттуда на машине «скорой помощи» мы должны были доехать до Клифтона, где находилась единственная частная клиника интенсивной терапии. Там работали специалисты по лечебной физкультуре, был оборудован спортзал, и главное — она находилась неподалеку от реабилитационного центра для больных с мозговыми травмами. Тамошним специалистам и было поручено следить за состоянием Ричарда.
Я нервничала. Несмотря на то что и терапевты, и нейрохирурги, и медсестры уверяли меня, что это лучший вариант, я все-таки беспокоилась. В Лидсе, где Ричард успел ко всему привыкнуть, он пошел на поправку. Я боялась, что стресс, связанный с переездом, скажется отрицательно.
Когда настало время уезжать, поднялась суматоха. Кто-то сказал:
— Пора!
И Ричард, естественно, заупрямился и заявил, что пойдет сам.
— Ни в коем случае, — строго сказала медсестра.
Его уже ждала инвалидная коляска, и, сколько он ни возмущался, его в нее усадили. Я с парой сумок шла рядом. Энди тоже был там. Ричард пытался поговорить с ним о работе, но Энди упорно менял тему.
Это было такое счастье, что мы ехали в реабилитационный центр. Однако я переживала, что мы уезжаем, так и не поблагодарив как следует тех, кто нам помог.
Разумеется, все было не так уж и гладко. От Ричарда можно было ждать любых безумств. Да еще посадка в вертолет. Он наверняка захотел бы вылезти из коляски и забраться в салон самостоятельно. Он был чересчур уверен в себе. А меня предупреждали, что любой шаг назад может быть критическим.
Я не стала дожидаться сестры:
— Дорогой, тебе придется лечь на носилки.
— Ни за что! Да будет тебе…
— В вертолет вас погрузить можно только так, — тут же подхватила медсестра.
— Да? Ну ладно…
Так что в вертолет его, слава богу, внесли на носилках. Оказалось, что с нами летит тот же самый экипаж, который принимал участие в спасении Ричарда.
Ричард поблагодарил их за то, что они спасли ему жизнь, и стал оглядывать салон. Он шутил с летчиками, которые обрадовались, увидев, насколько ему лучше.
Надо сказать, что до этого я летала на вертолете всего однажды. В плохую погоду. Этот кошмар я запомнила на всю жизнь, поэтому теперь сидела ни жива ни мертва. Но все равно держала Ричарда за руку. Я опасалась, что он плохо перенесет взлет. Но он только восхищался видом из иллюминатора.
Мы заметили внизу, на лужайке перед больницей, толпу фотографов. Они нацелили объективы на небо, но было уже поздно. Снять отъезд Ричарда удалось только одному, который засел на крыше соседнего здания. Всех остальных обнаружили, а как прятался этот, мы так и не поняли.
В аэропорту Лидса нас ждал небольшой самолет. Ричарда на носилках перенесли туда. К его указательному пальцу прикрепили датчик, следивший за уровнем кислорода. Мы с медсестрой уселись друг напротив друга. Я не сводила глаз с Ричарда. Вид у него был усталый.
— Ты нормально себя чувствуешь? — спросила я.
— Да-да, нормально, — попытался успокоить меня он.
Ричард притворился спящим, но меня было не провести. Он пытался сосредоточиться, боролся с одолевавшими его демонами. Несколько раз на меня накатывали приступы паники. Если ему станет плохо в самолете, что мы будем делать?
Как же я была счастлива, когда мы приземлились! Ричард категорически заявил, что сам дойдет до «скорой помощи». И хоть с трудом, но сделал это. По Бристолю мы проехали быстро. Ричард снова воодушевился, немного расслабился.
Понятия не имею, во сколько мы добрались до больницы. Помню, что Ричард заснул, едва улегшись в кровать. Бристоль мог стать новым шагом на пути к выздоровлению, но Стюарт Росс предупреждал меня, что худшее еще впереди. Теперь процесс выздоровления должен был пойти куда медленнее. И нам предстояла трудная работа.
В романе Стивена Кинга «Мизери» есть такая сцена: герой просыпается и понимает, что у него безумно болят лодыжки — хозяйка дома, где он оказался, раздробила их молотком. Когда я в интенсивной терапии больницы Лидса метался между комой и сознанием, в памяти все время вставала эта сцена. Я видел медсестру с пластмассовой чашкой. Я не мог понять, кто она такая, откуда здесь взялась, почему я лежу в кровати. Она протянула мне чашку. В ней был морфий. Хотел ли я его?
В книге Стивена Кинга герою дают морфий, чтобы приглушить боль. Поэтому именно эту сцену я и вспоминал. Этот мужик с перебитыми ногами сравнивал свою боль с черными кусками дерева, торчащими из моря — у самого берега. Морфий — как море, он смывает боль, прячет ее. Я подумал, какая это замечательная метафора. И тут медсестра поднесла чашку к моим губам. Морфий смыл боль, которая меня мучила, и я снова отключился.
На земле мне было не страшно. Тропинка вела вперед, приглашая пойти по ней. По обеим сторонам дороги вздымались горы, между которыми раскинулись прохладные долины. Все это напоминало мой любимый Озерный край. В траве покачивались на бархатных стеблях цветы. Над головой раскинулось голубое небо. Кругом стояла упоительная тишина, и только легонько шелестела на ветру трава. Я был совершенно счастлив и никак не желал слушаться тех людей, которые не хотели, чтобы я уходил. Они сердились на меня все больше и больше. Минди тоже разозлилась. Поэтому я послушался и сделал то, что мне велели. Я вернулся.
Минди на самом деле разозлилась. Я этого не знал, но, оказывается, она стояла надо мной и орала. Потом мне рассказали, что поначалу дела обстояли плохо, и Минди спросила у медсестры, можно ли на меня покричать — чтобы я отреагировал. Та сказала, что это может помочь. Тут Минди как начала вопить! Это меня и вернуло. Показатели улучшились. Я хоть и был по-прежнему без сознания, но мне полегчало.
