летать над вашими участками».
В этом месте Леонид зло сплюнул и выругался. Но так как ему все-таки немножко жаль нас, а помочь ничем не может, он в сердцах добавил: «Ну и черт с вами, с сачками! Расхлебывайтесь сами, как знаете. Мне совсем не хочется из-за вас подзатыльники получать».
Итак, по всей вероятности, нам предстоят подзатыльники. Неприятная мысль эта лишает нас аппетита, и мы сидим с Мишкой нахохлившиеся и грустные.
После обеда, конечно же, как мы и предполагали, Шмидт уже был на поле и нетерпеливо поджидал нас, стоя над самой низиной, откуда, как на ладони, открывался вид на наше злодеяние. Когда подошли к нему, зловеще спросил: «Что это такое? Кто здесь собирал?» Я подавленно промолчала, а Миша удивленно присвистнул: «Ой-ей-ей, сколько!»
И в ту же секунду толстая лапа Шмидта размахнулась, но опуститься на чью-либо физиономию ей не пришлось. Наш тощий, в два раза тощее Шмидта, Мишка вдруг расхрабрился (в этот момент он очень был похож на молодого, взъерошенного петуха), ловко перехватил в воздухе панскую лапу и, чуть-чуть вывернув ее назад, угрожающе проговорил:
– Ну, ты, потише, май-то, не маши очень-то руками, а то ведь так нечаянно и зашибить можно… Ты чего разошелся? Ежели ты хозяин, то должон, май-то, понимать, что в сухой год в низких местах завсегда урожай вдвое больше. А ведь тут – низина, не видишь, что ли? А то размахался! Ты мне брось это, понял?»
После такого «монолога» Миша еще секунду-другую трясет руку ошалевшего от неожиданности Шмидта, затем отпускает ее: «Давай, чеши отсюда, пока не поздно. Без тебя все соберем, понял? Без твоей, май-то, указки. А то размахался мне тут…»
По мере того как Шмидт заметно пугается, Мишка храбрится все больше и больше. Последние слова он произносит срывающимся фальцетом и чуть ли не пихает Шмидта в шею. Но и к тому в этот момент возвращается постыдно покинувшее его самообладание, и он, остановившись на всякий случай на расстоянии, кричит:
– Лодыри, бездельники, ленивые собаки! Я в следующий раз точно замечу, кто из вас занимается такими делами, и уж тогда-то вам не избежать концлагеря! И только попробуйте мне прийти сегодня домой раньше, прежде чем соберете всю картошку. Я позову полицию, и пусть она разделывается с вами, как знает. Только попробуйте!..
Пошумев еще немного, Шмидт наконец взгромождается на свой мотоцикл, а мы принимаемся собирать злополучную картошку. Настроение после всего происшедшего сумбурно-возбужденное, и, конечно, героем сегодняшнего дня является Михаил. А бедная Сима чувствует себя чуть ли не главной виновницей скандала и старается вдвойне.
Всю картошку мы, естественно, не смогли собрать, хотя оставались на поле до сумерек (переработали лишний час!). Шмидт, как мы и думали, ждал. Осведомился с высоты крыльца, всё ли собрали, и, выслушав ответ, молча и выразительно погрозил в темноту кулаком. Черт пузатый!
Вот так и прошел «арбайтстаг» [15]. Ты видишь, моя тетрадь, сколько переживаний, страха и какой богатый ассортимент злых слов, – и всё в один день.
Спокойной ночи, дружище, я тоже иду спать, ибо что еще можно придумать лучшего в это ночное время?
Этот день принес столько разнообразных впечатлений, что невозможно не записать его. Ну, во-первых, как я вчера и обещала Нине – отправились с ней рано утром в лес за грибами. Поход наш удался – притащили полные корзинки моховиков, подосиновиков, подберезовиков, сыроежек. Даже нашли три белых гриба. А главное, столько бодрости и доброго настроя почерпнули из этой прогулки – в лесу было так свежо, так хорошо дышалось! Нашли с Нинкой земляничную полянку. Правда, ягода перезрела, вся уже бордово-черная, но такая крупная, сладкая и ароматная! Сами с ней наелись и остальным еще принесли.
Вернулись домой в половине одиннадцатого, а там – вот радость! – ждет Аркадий. Оказывается, он пришел около десяти и хотел уже было идти нас встречать по дороге к лесу.
Замечательную новость принес он. Ему удалось познакомиться с пленными французами, и те сказали, что на русском фронте дела налаживаются, немцев гонят повсюду и что они, французы, думают, что к Рождеству фрицы побегут из России валом… Всё туманно, всё неясно, ничего конкретного, но одно слово «гонят» подняло настроение у всех. Господи Боже мой, если ты есть и если ты меня слышишь – помоги нашим!
Аркадий был недолго. У него сложились удивительно солидарные по своей ненависти отношения с управляющим. Но у последнего преимущество в том, что он управляющий – хозяин, что он немец. Теперь он вздумал запирать строптивого русского после работы под замок. Сегодня утром Аркадию удалось уйти, потому что управляющий уехал в город и он упросил присматривающего за ним поляка-фольксдейтча открыть дверь каморки, дав ему честное слово вернуться через три часа и пообещав сделать за него всю дневную работу.
Я позвала Мишу проводить его. Миновали деревню полем, так как опасались встречи с полицаем. На прощанье Аркадий сказал: «Нам нужно как-то действовать. Мы не должны сидеть сложа руки и ждать „у моря погоды“. Хорошо бы найти какой-нибудь надежный источник информации. Правдивые сводки с той, с нашей стороны, нужны как воздух, иначе мы все тут окончательно отупеем или загнемся раньше времени… У вас здесь еще более-менее сносно, а у нас… – Аркадий махнул рукой и отвернулся. – Народ запуган и забит до такой степени, что жутко и больно смотреть. Боятся собственной тени. Меня откровенно сторонятся и избегают, не желая вызывать хозяйский гнев. Люди уже ни во что не верят, и вы понимаете, как важно сейчас вернуть им веру, зажечь надежду в непременное освобождение».
Аркадий посмотрел на нас, невесело улыбнулся: «А не попробовать ли вам, друзья, еще раз обломать своего знакомого немчуру? Попытайтесь, а?.. Хотя бы раз в неделю получать весточку от своих».
Чудак он, Аркадий, подумалось мне, ну разве мы не пытались, но упрямец Гельб и слышать не хочет о том, чтобы дать нам послушать Россию. Кстати, последний разговор на эту тему состоялся с ним буквально вчера. Мы с Леонидом слушали у них «вечерние новости». Дождавшись, когда Гельбиха вышла из комнаты, я, преодолев робость, попросила Гельба: «Герр Гельб, пожалуйста, мы очень просим вас, поймайте хотя бы на минуточку Россию – любую советскую радиостанцию. Хотя бы на минутку! Так хочется знать, что там происходит. Пожалуйста… Ну что вам стоит?»
Гельб помедлил немного, отложил газету, с которой сидел возле стола, сказал необычно резко: «Найн! Москау – нет! Я уже как-то говорил
