В апреле 1943 года немцы направили в район села Перекалье карательную экспедицию против отрядов Соединения и круковцев. Создалась угроза всем партизанским отрядам области. Эти места были наиболее подходящими для базирования партизанских отрядов: леса, болота, островки, заглохшие пруды и речушки, высокий камыш, и все это далеко от железнодорожной линии. Перебраться в Серниковские леса было невозможно — немцы там очень укрепились. Оставалось дать бой немцам в Перекалье и вытеснить их оттуда.
В эту операцию включили и наш отряд имени Ворошилова, так как он считался одним из наиболее боеспособных в Соединении. Это было во второй половине апреля 1943 года. К нам прибыли всадники из штаба и сообщили о предстоящем сражении у Перекалья. Мы в это время стояли в Вербах, хуторе между Озерском и Сварыцевичами.
Это как раз произошло в ночь на первый день пасхи, первый сейдер[56]. У одного еврейского партизана, бежавшего из Городненского гетто, случайно сохранился в кармане еврейский календарь, и нам было известно, на какие дни приходятся еврейские праздники.
Всю ночь топали мы по болотам и дорожкам, ведущим к Стырю, и только на рассвете прибыли в село Белое. Село это находилось у озера, и окрестный пейзаж был красочный, живописный. Мы находились в одном из красивейших уголков Полесья. Роса еще серебрилась на влажной траве, село было окутано утренней мглой, двери и ставни были закрыты. Только кое-где из трубы вился сизый дымок. То тут, то там скрипели ворота сарая и отодвигался засов калитки. Молоденькие пастухи в сукманах[57] с длинными кнутами в руках выгоняли скот на пастбище.
В хатах, куда мы стучались, нам неохотно открывали. Нас, видимо, боялись. Немцы расклеили по деревне воззвания к населению с призывом остерегаться «еврейских партизан-бандитов, которые убивают христианское население».
В то утро село поднялось рано. Наши всадники на лошадях заезжали с шумом во дворы, сами открывали двери в хаты и ворота в сараи, и повелительные слова: «Хозяин, вставай!», — звучали в каждом крестьянском дворе. Все село расшевелилось, и крестьяне сердито смотрели на «страшных» гостей.
На огородах развели костры, и партизаны расселись вокруг. Хотелось отдохнуть после утомительной, трудной ночи.
У колодца был созван сход. Староста и двое партизан ходили из хаты в хату и приглашали на сход. Пришло около 300 человек. Стояли в страхе и ожидании того, что скажут партизаны. Заметно было, что неохотно присутствуют они на сходе. Крестьяне боялись, что нагрянут немцы и начнется стрельба. Вчера только приезжали за хлебом. Они всего в десяти-двенадцати километрах отсюда. Какая-то неразбериха в головах: вчера только здесь была немецкая власть, а сегодня — партизанская. Вчера немцы собирали их на сход, а сегодня они опять здесь у колодца, на сходе, но уже созванном партизанами. С опущенными головами стояли крестьяне, не произнося ни слова.
Комиссар Плужников открыл сход и разъяснил им цели и задачи советского партизанского движения. Затем я рассказал о положении на фронте, об ударах, нанесенных Красной Армией, показывая на карте, какие области освобождены от оккупантов. Я подчеркнул, что немцы после выполнения своего плана беспощадного истребления евреев приступят к физическому истреблению других народов.
Мы задержались в селе на весь день. Утомленные ночным маршем по болотам и трясинам, большинство из нас забралось в клуни[58] и зарылись в сено, чтобы немного вздремнуть. Ожидали, что в любой момент со стороны Перекалья может нагрянуть немецкая разведка. Несколько партизан расселись на завалинках и затянули мелодии советских песен. Хороший певец Назар достал из повозки свой аккордеон, заиграл и затянул грустные и сердечные напевы русских народных песен, полные тоски по родине. Он сыграл на своем инструменте и спел песню «Что ты спишь мужичок, уж весна на дворе». Назара окружили крестьяне и крестьянки, молодые и старые, прислушиваясь к этим словам, так им близким. И сам Назар своим пением стал им близок. Старая крестьянка подошла к нему и, опираясь на палку, спросила его: «Кажи менi, соколичок, вiдкiля ти?»
Когда наступил вечер, в село явились разведчики Соединения и доставили план нападения на немцев в Перекалье. Мы должны были наступать на Перекалье с левого фланга, а остальные отряды — с двух сторон. Начать наступление на рассвете следующего дня.
Вечером запрягли лошадей в повозки. Обоз всегда следовал за нами. Перед боем обоз оставляли в лесу под охраной.
Разведка на лошадях двинулась вперед, и мы в этот тихий вечер вышли из села. Шли берегом озера след в след. Потом начался лес, который тянулся до железной дороги, бездействовавшей со дня разгрома нами Хиночского гарнизона. Молодые деревья шатались от легкого ветерка, точно вторя движению партизан.
В полночь наш отряд подошел к берегам Стыря, мутные воды которого шумно бурлили. Мост через реку был взорван. Над берегом шли глубокие траншеи. Взорванный мост и траншеи — оставшиеся свидетели первой мировой войны. Правители польского государства не хотели тратить средства на приведение в порядок дорог, полагая, что в случае войны с Советским Союзом лучше сохранить взорванный мост и траншеи в таком виде, как их оставила первая мировая война.
Многие из нас переправились через реку на маленьких лодках. Кое-кто перебрался на другой берег по остаткам сгоревшего моста. В глубоком молчании пошли мы в направлении Перекалья, расположенного в трех километрах от моста. Обоз через реку не переправлялся, а ушел в направлении Гуты Сапочевской, занятой отрядом под командованием высокого белокурого украинца.
Мы подошли к открытому полю, откуда виднелось Перекалье. Там и тут росли отдельные деревья. Ближе к селу рос высокий камыш. Мы подобрались к камышу и легли на землю. До села было так близко, что слышен был скрип открывающихся ворот, виднелось мерцание огней карманных фонариков, видимо, немецких часовых.
Когда рассвело, Мисюра отдал приказ о наступлении. Этот приказ передавался шепотом от партизана к партизану. Шли затаившись с винтовками наизготовку, приближаясь к первым хатам села. В утренней тишине раздались партизанские выстрелы. Сейчас же послышались ответные очереди немецких автоматов и пулеметов. Наша стрельба перекликалась с автоматными очередями солдат-карателей, доставленных сюда с фронта. От возникших пожаров небо стало пунцовым. Крестьянские халупы, покрытые околотом[59] или камышом, воспламенились и загорелись, как сухие дрова в больших и широких полесских печах. Ревели коровы, волы. Ржали лошади. Отчаянные крики петухов прорезали весь этот хаос криков. Кричали крестьяне, женщины, дети, убегавшие из села.
