Еще раз приведем воспоминания В. Ф. Булгакова. Он выделял главные особенности личности Черткова: сильный характер и огромную нравственную силу, которые позволили ему «превратиться в лидера целого религиозного движения». Лидерство его основывалось на «всепоглощающей любви к Л. Н. Толстому, любви по-своему реальной, в чем-то очень глубокой и постоянно возраставшей, любви, сопровождавшейся, что очень важно, пониманием того, что казалось Л. Н. Толстому в себе самым важным и глубоким, в стремлении на все смотреть его, Толстого, глазами». И все это в комплексе со своеобразным характером и холодным складом ума позволило Черткову стать самым эффективным распространителем идей и произведений Толстого в России и Европе.
Для понимания масштаба общения этих двух людей приведу такой факт – переписка Толстого и Черткова насчитывает 931 письмо Толстого и 1127 писем Черткова.
Даже в последние дни великого писателя их совместная работа не прекращалась. Маковицкий жаловался, что Толстому необходим был абсолютный покой, а приехавший 2 ноября Чертков «слишком много утомлял Л. Н. разговорами и чтением писем, на которые Л. Н. диктовал ответы. А я его недостаточно предупреждал».
Хотелось бы добавить небольшой эпизод из публикации Максима Горького о С. А. Толстой. «В 4-й книге “Красного архива” напечатана глубокая и интересная статья “Последние дни Льва Толстого”. Между прочим, в статье этой приведен доклад жандармского генерала Львова, и вот что читаем в докладе его: “Андрей Толстой в разговорах с ротмистром Савицким высказывает, что изолирование Толстого от семьи, в особенности от жены, является результатом воздействия именно Черткова на врачей и дочь Александру”».
Кто был Чертков – «высшее счастье», как считал Лев Николаевич, или ловкий манипулятор, как думали близкие писателя? Неважно. Это был человек со своими слабостями и достоинствами. Но то, что он собрал воедино все наследие великого гения, создал «Свод мыслей Л. Н. Толстого», распространил его произведения по всему миру, бесценно.
Поэтому хочется закончить эту главу словами самого Льва Николаевича. В апреле 1885 года он писал В. Г. Черткову: «Я вас мало осуждаю, даже совсем не осуждаю, потому что слишком вы мне дороги. И потому вероятно не вижу много дурного в вас».
Вид с воздуха на дом Л. Толстого в усадьбе Ясная Поляна под Тулой
Телеграммы о состоянии Л. Толстого в его последние часы жизни
Глава III. День последний. Смерть
Уход из Ясной Поляны
Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе.
Л. Н. Толстой
Вынос тела Л. Толстого в Астапове. 1910
Мы уже знаем, что обстановка в семье Толстых накалилась до предела, супруги, так нежно любившие друг друга когда-то, не могли найти взаимопонимания, дети разделились на два лагеря – одни за мать, другие за отца. Софья Андреевна не могла принять новых взглядов и решений мужа, а Лев Николаевич не справлялся с тем давлением, которое на него оказывали, и с внутренним дискомфортом, возникшим из-за разницы своих убеждений и не соответствующего им, как он считал, образа жизни.
В ночь с 27 на 28 октября (вы помните о роковой роли его любимого числа?) 1910 года Лев Николаевич проснулся посреди ночи. Он услышал осторожные движения жены, передвигающейся по его рабочему кабинету. Лев Николаевич решил, что его жена ищет завещание, которое он составил втайне от нее. Последнее время она была очень подозрительна и раздражительна, а он устал от бесконечных разладов и никак не способствовал ее успокоению. Вот и сейчас эмоции переполнили Толстого. Он зажег свечу и сел. Сразу же вошла Софья Андреевна, объяснившая свои передвижения тем, что хотела справиться о его здоровье, но Толстой ей не поверил. Супруга удалилась, а он так и остался сидеть, глядя в пустоту. Прошло какое-то время, и граф Толстой решился… Решился на поступок, который он обдумывал и планировал осуществить давно. Лев Николаевич вознамерился уйти из своего имения, из Ясной Поляны. Большинство его современников осудят, да и многие сегодняшние читатели не поймут: ему было 82 года, граф, знаменитый писатель, и вдруг уходит из родной усадьбы, меняет благополучие на бедность.
Но он не мог по-другому. Конфликт между ним и женой возник давно, но внутренний конфликт – еще раньше. Лев Толстой проповедовал ценности, следовать которым, находясь в семье, до конца не мог, плюс его крайне тяготила ситуация с завещанием, когда ему нельзя было открыто объявить о нем, но и врать было не в его правилах. Духовные искания привели Льва Николаевича к мыслям о неважности материальных ценностей, о греховности землевладения и роскоши, о неравенстве людей, он хотел жить в простоте и трудами рук своих, считая, что произведения его принадлежат всему народу.
В. Ф. Булгаков отозвался так, когда узнал о произошедшем: «Свершилось!.. То, о чем так много говорили последнее время, чего ждали чуть ли не каждый день и чего многие так желали для Льва Николаевича, – свершилось. Толстой ушел из Ясной Поляны, и, без сомнения, это – уход навсегда. Несмотря на то, что известие не было совершенно неожиданным, оно глубоко-глубоко и радостно потрясало и волновало. Слишком тяжело было Льву Николаевичу жить среди семейных дрязг, среди ожесточенной борьбы между близкими за влияние и за рукописи и притом с постоянным мучительным сознанием несоответствия его внешнего положения с исповедуемыми им взглядами о любви к трудовому народу, о равенстве, простоте, об отказе от роскоши и привилегий».
За несколько дней до случившегося Толстой писал писателю Михаилу Петровичу Новикову с просьбой подыскать ему комнату или дом, тем более что тот жил всего в двух с половиной часах езды от Ясной Поляны. Тот выполнил пожелание Толстого, но задержался. А Лев Николаевич, не получив ответа, понял, что к Новикову ехать нельзя, и поэтому, уходя из дома, отправился совсем в другую сторону, на юг. Но об этом несколько позже.
Итак, Л. Н. Толстой будит своего домашнего врача и друга Душана Петровича Маковицкого, младшую дочь Александру Львовну и ее подругу Варвару Феокритову и сообщает им о своем решении. «Я ждала его ухода, ждала каждый день, но, тем не менее, когда услыхала, что он уходит, когда он сказал эти слова: “Я уезжаю сейчас, совсем”, – это было ошеломляющее впечатление. Я никогда, сколько бы мне ни пришлось жить, не забуду его фигуры в дверях, в блузе, со свечой в руках и светлым-светлым лицом, решительным и прекрасным». Лев Толстой очень волнуется и торопится, дочь Саша пока остается в имении, чтобы успокоить мать. Они помогают собрать ему вещи, стараясь не разбудить Софью Андреевну. Он оставляет ей прощальное письмо.
«Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни. Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твое и мое положение, но не изменит моего решения. Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всем, чем я был виноват перед тобой, так же, как и я от всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мной. Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства. Если захочешь что-то сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, и перешлет мне что нужно; сказать же о том, где я, она не может, потому что я взял с нее обещание не говорить этого никому. 28 окт. Лев Толстой».
