этот же народ. Как крысы, они тайно грызли закон и вместо законного права внедряли предписания, которыми душили людей.
В те же годы мы приобрели опыт того, как все лучшие человеческие качества могут быть сокрушены, если не хватает мужества, гражданского мужества: тогда вдруг отказывают и любовь к ближнему, и уважение, и верность, и такт, потому что вырвана основа, почва из-под ног.
Независимо мыслящие, те, кто не оглядывается на других и на их мнение, люди рыцарского нрава сплачиваются тогда инстинктивно. Сначала они надеялись, что смогут что-то изменить. Когда они поняли, что это невозможно, решение свергнуть Гитлера, несмотря на войну, стало конкретным.
Во-первых, было важно правильно оценить реакцию враждебных союзников на планы и, во-вторых, побудить их отказаться от настаивания на принципе капитуляции и не делать той же ошибки, что и Гитлер, который в России вообще не предлагал никаких условий или альтернатив, и тем самым сплачивал народ и правительство.
Это была точка зрения, которую представлял Тротт, когда ездил в Швецию или Швейцарию. Его раздражало, что союзники вели против Германии своего рода крестовый поход и не делали ни малейшей разницы между наци и не наци.
К тому времени мы ещё не догадывались о предпринимаемых им шагах, но нам было ясно, что личность Адама Тротта – не говоря о его впечатляющей внешности – выделяется среди его окружения. Он был необычайно многосторонним человеком, который всегда шёл навстречу требованиям времени и во всём искал более глубокий смысл. Лучше всего он чувствовал себя, когда говорил по-английски, так как с этим языком у него были связаны радостные, светлые воспоминания, – он учился в Англии и приобрел там много друзей. Хотя он в совершенстве владел английским языком, его мышление по своей сути осталось немецким.
Обычно он непринуждённо сидел в кресле в своем бюро, вытянув длинные ноги, и не спеша диктовал. Однако он мог неожиданно перейти в состояние полной сосредоточенности, он обладал неутомимой способностью к напряженнейшей работе. Когда он искал острые и меткие формулировки, его брови сужались, глаза темнели, лицо становилось жестче. Хотя его свободная, непринужденная манера ошибочно воспринималась многими как высокомерная, в его обществе каждый чувствовал себя всегда хорошо, как будто обязанным сделать всё наилучшим образом. В обращении с людьми он был прямолинеен; он мог очень внимательно слушать, чтобы уловить скрытые интонации собеседника. Если ему это не удавалось, он дружелюбным тоном задавал иронические вопросы.
К своему начальству он относился небрежно, никогда не боялся свободно высказать своё мнение.
Однажды Тротт пригласил меня на ужин в свой дом и сказал: «Я очень хотел бы услышать ваше мнение об одном моём друге, который тоже будет в числе приглашенных».
Нас было только четверо: его друг фон Хефтен, он сам, его молодая жена Кларита и я.
Адам, который, как всегда, был центром внимания, затронул целый ряд тем. А когда он вез меня домой, спросил: «Ну, что вы думаете о Хефтене?» – «Какое уж это имеет значение, что я о нем думаю? Он ваш старый друг, приятный и культурный человек. Что можно ещё сказать после первой встречи?» – «Я бы очень хотел знать, какое впечатление он производит, когда встречаешься с ним в первый раз».
Несколько озадаченная его настойчивостью, я наконец сказала: «Ну, хорошо, я не захотела бы воровать с ним лошадей; нас бы поймали на заборе». К моему удивлению, он был чрезвычайно поражен: «Почему вы говорите это?» – «Я не знаю точно, почему. Он не реалист, в его мыслях слишком много теории. Из-за этого он теряет связь с действительностью».
Лишь много позже я поняла, почему Адам так серьёзно воспринял мои легкомысленные слова. Он тогда как раз проверял свои мысли, следует ли посвящать Хефтена [6] ещё глубже в свои намерения. Чисто случайно мои слова оказались близки к истине.
К счастью, нам удалось наконец освободить Мисси от её пустого занятия. Она стала работать у Тротта, и их сотрудничество вскоре перешло в прочную дружбу. Через открытую дверь слышен был его небрежно-ленивый, смешливый голос, который, диктуя, дружески предупреждал: «после… „aus“, „bei“, „mit“, „nach“, „seit“, „von“, „zu“ в немецком употребляется дательный падеж!».
Много позже между Троттом и Ранцау вдруг неожиданно возникла холодность. Их больше не видели вместе. Мы пытались нащупать причину: «Вы так долго были друзьями – с университетских лет. Ничто не может разрушить такую дружбу!» – «Даже старые друзья могут иметь совершенно разные мнения по какому-нибудь важному вопросу», – возражал Тротт сухо и немного печально.
Позднее мы узнали, что группа заговорщиков пришла тогда к выводу, что Гитлер должен быть уничтожен. Ранцау не хотел в этом участвовать. Хотя он ненавидел Гитлера, его отталкивала мысль об участии в убийстве.
После своей женитьбы на Луизетте Квадт Ранцау был переведен в Румынию и, таким образом, находился далеко от Германии, когда было совершено неудавшееся покушение. Он был взят в плен советскими войсками и умер от голода в одной из тюрем ГПУ.
«Жёлтое дело» – под таким кодовым названием проходил поход во Францию. Поход прошёл по плану, как блестяще исполненный немецкой армией военный манёвр и несчастным образом подтвердил все притязания Гитлера. Он продолжался семь коротких недель, с 10 мая по 22 июня 1940 года. Что же осталось от линии Мажино, от славной французской армии, которую мы так часто видели в их лазурно-голубых мундирах на парадах в Сен-Жермен-ан-Ле?
Наша лояльность была чисто личной, но Франция являлась для нас действительно второй родиной, и поэтому несчастье, случившееся со страной, навело на нас глубокую печаль. Единственной утешительной мыслью могло быть то, что «молниеносный поход» стоил меньших жертв с обеих сторон.
Несколько лет до этого мы проводили лето на юге Франции недалеко от реки По. Мама пускалась тогда в длинные политические споры с нашим приветливым и словоохотливым доктором, который часто заканчивал разговор тоскливым вздохом: «Маленькая война поставила бы всё на свои места».
Оба его сына, наши друзья, пали в этой самой «маленькой войне», которая со стороны казалась прошедшей столь бескровно.
Испанский двоюродный брат моего мужа рассказал нам позднее, что он был послан тогда на испано-французскую границу, чтобы встретить немцев, и что генерал Франко намеревался задержать их настойчивые переговоры.
Этот испанец спросил немецкого офицера-танкиста: «Как вы решали задачу с заправкой горючим?» – «Это вообще было нетрудно. Мы заправлялись на всех обычных заправочных станциях и покупали еду в магазинах по пути следования. Всё напоминало скорее увеселительную прогулку».
Испанские
