На пятые сутки, когда пурга наконец утихла, «пленники» с трудом вылезли из занесенной снегом машины. Тут выявилось новое упущение: забыли лыжи. А без них по глубокому снегу не сделаешь и шагу.
Кругом летали куропатки, но не было ружей – пришлось оставаться голодными. Кустарник не желал загораться, хотя в чумах у ненцев он прекрасно горел.
Мороз стал несколько мягче – градусов двадцать пять, но летчики не чувствовали облегчения. Пробовали и в самолете сидеть, и под самолетом, и рыли яму в снегу – все равно было холодно.
Спас их вылетевший на розыски Сущинский. Вернулись в Нарьян-Мар, и началось все сначала.
Второй рейс был удачнее. Когда самолеты приземлились в Пеше, там поднялся страшный переполох. Все население выбежало навстречу воздушным гостям.
Люди, видевшие самолет впервые, не верили, что летчики прилетели из Нарьян-Мара за два часа сорок минут.
Какое было ликование, какой восторг!
В дальнейшем Сущинский и Клибанов так наловчились летать, что вынужденная посадка, даже в плохую погоду, считалась позором.
Мне тоже много приходилось летать в этих местах, и я хорошо понимал, какие трудности испытывали пионеры Севера. Но зато как приятно летать над тундрой в хорошую погоду! Смотришь вниз – и кажется, будто летишь над облаками. Внизу изредка мелькают чумы.
Ненцы-оленеводы при звуке мотора выходят посмотреть на самолет. Стоит же только сесть близ чума, как попадаешь во власть гостеприимных хозяев. Они прямо-таки не знают, как лучше принять дорогих гостей.
Ненцы очень любознательны. Их страшно интересовало, например, почему самолет тяжелый, а летает. И вот, сидя с мозговой костью в руках, растолковываешь им теорию авиации и прочие премудрости. Среди молодежи уже немало желающих пойти учиться на пилотов и техников. Сейчас на Севере появилось много летчиков и механиков.
Управление Гражданского воздушного флота поручило летчику Скородумову доставить в Москву начальника экспедиции с острова Вайгач. Дело было в апреле. Оба участника перелета – и лётчик и бортмеханик – имели весьма смутное представление о том, как нужно летать на Севере. Из Москвы они благополучно долетели до Архангельска, затем до Усть-Цильмы. Все шло хорошо. В Архангельске опытные люди посоветовали им взять на борт радиста, что они и сделали.
Оставалось лететь всего восемьсот километров. Запас бензина был на полторы тысячи километров. Перед последним этапом перелета, в Усть-Цильме, устроили совещание экипажа. лётчик настаивал на том, чтобы максимально разгрузить машину. Однако запасного бензина он лишаться не хотел. В воздухе было всего три градуса мороза. Это подсказывало «опытным полярникам» решение: чтобы облегчить машину, они выгрузили в Усть-Цильме все свое полярное обмундирование. Машина оставалась тяжелой. Тогда подсчитали: «До Вайгача всего восемьсот километров. Сегодня будем на месте, переночуем, а завтра вернемся обратно» и… оставили на аэродроме свой месячный запас продовольствия.
Полетели налегке. Бортмеханик – в кожаных ботинках и крагах. Радист – в кожаных сапогах. лётчик – в торбасах, тоже кожаных. Взяли только два килограмма печенья и примерно столько же копченой колбасы и полетели.
По пути на Вайгач, недалеко от Хайпудырской губы, самолет попал в первую полосу тумана, заставившую его снизиться, а затем сесть. В течение получаса, не выключая мотора, лётчик ждал, пока туман рассеется. Горизонт действительно прояснился, и он полетел дальше.
Удачный способ «борьбы» с туманом окрылил путешественников, и когда минут через сорок они снова попали в туман, то уже смело уселись и, не выключая мотора, опять стали ждать, когда наладится погода. На этот раз ждать пришлось пятьдесят минут, и опять-таки все обошлось благополучно. Правда, стартовали с трудом, но все же полет продолжили.
Пересекли Хайпудырскую губу. Опять туман. Это была уже не скоропреходящая полоса, а сплошной туман, который на Севере несет с собой пургу. Пурга не заставила себя ждать, и самолет засел основательно.
Пока совещались и спорили о том, что делать дальше, пурга разыгралась. В десяти шагах ничего не было видно. Бензин на исходе, мотор нужно выключать. На это было очень трудно решиться, так как все трое прекрасно понимали, что своими силами запустить мотор им не удастся. Но делать нечего – выключили.
Пурга свирепствовала трое суток. Все это время никто не мог и носа высунуть: сидели в тесной кабине самолета скорчившись, прижавшись друг к другу.
На четвертые сутки, когда стихла пурга, ударил тридцатиградусный мороз. А «полярники» одеты почти по-летнему! Видят – надо что-нибудь предпринимать, иначе дело плохо. Стали копаться в грузе, предназначенном для зимовщиков острова Вайгач. Нашли бинты. Законопатили ими все щели в фюзеляже, обернули застывшие ноги. Но от этого теплее стало ненамного. Тогда бортмеханику пришла в голову счастливая мысль – отапливать кабину примусом. Попробовали – вышло. За находчивость бортмеханика единогласно избрали завхозом. Голод уже серьезно давал себя знать, а запасы продовольствия были очень скромны. Сколько придется просидеть на месте, не знал никто.
Дневной рацион равнялся четырем печеньям и кусочку колбасы.
Целые сутки бились, чтобы запустить промерзший моторчик рации. На пятые сутки позывные услышал ледокол «Красин» и сообщил, что выходит на помощь. Это сообщение настолько обрадовало невольных зимовщиков, что они на радостях съели половину скудного запаса продовольствия.
После радостного разговора «Красин» молчал четыре дня. Потом сообщил, что сам выйти не может. Помощь будет организована на собаках из ближайшего населенного пункта – поселка Хабарово.
Мороз с каждым днем увеличивался, а надежды уменьшались. Лишь на десятый день бортмеханик услышал отдаленный собачий лай. Когда он сказал об этом, лётчик молча указал пальцем на лоб. Тем временем бортмеханик с радостным криком: «Собаки!» – вылез из кабины. лётчик тяжело вздохнул и сказал радисту:
– Один готов…
Но в следующую минуту они оба услышали звонкий собачий лай: упряжка подошла вплотную к самолету.
Голодных, замерзших людей отогрели, накормили, откопали занесенный снегом самолет. Полдня грели мотор примусами, запустили и полетели снова. На этот раз в самолете оказался еще один пассажир. Это был участник спасательной экспедиции, который попросил взять его на Вайгач. В кабине, рассчитанной на одного человека, должно было поместиться трое. Решили выбросить радио, не брать с собой продуктов и потесниться. «Ерунда! – сказал летчик. – Лететь всего полчаса. Не отказать же человеку, спасшему нам жизнь!»
