никуда меня и не привела. В предыдущие недели я перечитывала некоторые свои ранние книги и поражалась снова и снова выбору слов, особенно тех, которые я использовала в художественных произведениях: они указывали на нечто бессознательное, таящееся за пределами моего понимания. Истина все это время была внутри меня.
В моем первом, по большей части автобиографическом романе рассказчица чувствует себя чужой в ортодоксальной еврейской семье отца и стремится стать ее частью. Однако ее преследует мысль, что никто никогда не признает ее частью семьи из-за ее лица. В написанном гораздо позже романе семейная тайна подтачивает семью, пока та почти совсем не разрушается; родители из лучших побуждений принимают эгоистичные решения, влияющие на судьбу ребенка. Что я знала тогда, сама того не ведая? Я бессознательно прочерчивала сюжеты историй среди шероховатостей своего внутреннего ландшафта. Я карабкалась с одной каменистой тропки на другую. Всю жизнь я проделывала свой путь в темноте, будто шахтер среди обрушившейся породы, пока не плюнула в пластиковую пробирку и свет не вспыхнул.
Записав за мной историю моих жалоб — я сбивчиво ответила на вопрос, жив мой отец или нет, — иглотерапевт попросил меня лечь спиной на узкий стол. Он поставил иголки по верхней линии плеч, на внутренней стороне запястий, на икры, щиколотки и в центре грудины. Набросив на меня легкое одеяло, он пошел к выходу, собираясь оставить меня в комнатке одну, но остановился.
— Знаете ли вы три великих духовных вопроса? — поинтересовался он.
Глаза у меня были прикрыты; после того как я их открыла, их пощипывало.
— Кто я?
Прошептав первый вопрос, я замолчала. Двух других я не помнила. Долго стояла тишина. Было слышно, как за окном кабинета по главной улице Стокбриджа с шипением ехала машина и щебетала одинокая птица.
Наконец он заговорил:
— Зачем я здесь?
Слезы катились у меня по вискам, исчезая в волосах.
Помолчав, он изрек последний вопрос:
— И как мне жить?
* * *
Мне показалось, что я пролежала на том столе много часов. На стене рядом со мной висели схемы с изображениями человеческого тела из восточной медицины. Они были похожи на замысловатые топографические карты, где главные меридианы соединяли более трехсот отдельных точек. Легкие, толстый кишечник, желудок, селезенка. Сердце, тонкий кишечник, мочевой пузырь, почки. Околосердечная сумка, желчный пузырь, печень. Тонкие линии и стрелки ныряли и извивались, создавая замысловатые узоры и каналы, которые меня одновременно сбивали с толку и успокаивали. Как я раньше жила, не умея ответить на первый и самый главный из всех вопросов: «Кто я?» Не имея ответа на него, как я вообще могла искать ответ на другие вопросы? Зачем я здесь? Огаста Фаррис в своем белом халате, родители, стыдящиеся и полные надежд, Бен Уолден и заверения в анонимности. Мне в голову пришли слова Ширли: «не ошибка прошлого». Это было испытание для меня. Как мне жить?
На улицах Тинека, штат Нью-Джерси, в канун Йом-Киппура людей почти не было. Мы прибыли рано и, собираясь с мыслями, пару раз объехали квартал. За этими пустынностью и тишиной — совершенно нетипичными для буднего дня — скрывалось предвкушение одного из главных праздников еврейского календаря. Мы проехали мимо большой синагоги — здесь их было несколько. К вечеру их заполнят прихожане, воздух пронзит тягучий звук шофара [59]. Будучи районом Нью-Йорк-Сити, Тинек уже давно был известен своим сплоченным еврейским населением. Здесь вырастил своих детей младший брат отца, и среди множества местных раввинов я могла насчитать как минимум двух своих двоюродных братьев. Это прибавляло моменту сюрреализма. Из всех возможных пунктов назначения именно это место, с которым я была связана непрочными узами, оказалось самым подходящим для встречи за обедом с Беном и Пилар.
Мы с Майклом припарковали машину возле «Амароне» — выбранного мной итальянского ресторана. Я немного знаю этот район. На самом деле я его совсем не знала и положилась на рекомендации местных подруг, одна из которых даже сходила в пару заведений на разведку и прислала мне фотографии. Выбор ресторана стоил мне немалого беспокойства. Нужно было место тихое, но не слишком. Не совсем пустое в обеденное время, но и не слишком людное — я не хотела, чтобы нас торопили. Да, и не слишком дорогое, но достаточно приятное, чтобы можно было расслабиться. Потом я позвонила в ресторан, попросила столик в углу — подруга указала, какой именно, — и объяснила, что мы встречаемся по особому поводу. Нет, это не день рождения и не годовщина, ничего подобного. Просто важное событие.
Я находилась в состоянии повышенной готовности. Даже с тщательно разработанным планом происходящее казалось мне безумным и невозможным, будто я вдруг попала в чей-то роман с мелодраматическим сюжетом и изображала персонажа, вместо того чтобы жить своей жизнью. Кроме того, меня волновали чисто практические проблемы: рискую ли я оттолкнуть его от себя, спросив, что он помнит из того времени? Останется ли наш разговор просто вежливой болтовней на отвлеченные темы? Насколько откровенны будем мы друг с другом? И как ко всему этому относится его жена? Я задавалась вопросом: каково это — прожить в браке пятьдесят лет, уйти на заслуженный отдых, имея троих взрослых детей, и вдруг узнать, что у твоего мужа есть еще ребенок? Из сведений в сети я поняла, что Пилар, похоже, прожила традиционную для женщины ее поколения жизнь. Жена врача. Заядлая гольфистка. Вместе с Беном они были преданными прихожанами местной церкви. Моя новость, конечно же, всколыхнула их жизнь, и тем не менее они пришли к решению, что встреча состоится. Переосмысление.
— Пора заходить, — сказал Майкл.
У нас было еще полчаса. Они тоже могли приехать пораньше. Что, если они уже там? Мне хотелось задержаться в моменте «до». У меня не было на это сил. Как я могла быть эмоционально или психологически готова к встрече с биологическим отцом, не зная до этого о его существовании? Примерно как если бы от меня, впервые надевшей коньки, ожидали тройного акселя.
— Я не готова.
Мы сидели в машине, наблюдая за входом в «Амароне». Под бордовым навесом во дворике располагались столы. Было еще довольно тепло — не по сезону. На встречу с биологическим отцом я поверх шелкового топика надела любимую кофту и вельветовые джинсы. «Мы женаты двадцать лет, — сказал Майкл, одеваясь в то утро, — и я иду знакомиться с твоим отцом».
У меня была мысль надеть что-то из папиных вещей, чтобы он был со мной. Но я не хотела, чтобы
