Это тяжкий удар для Вильямса. Но со слепым фанатизмом, которым редко отличаются английские дипломаты, он все же надеется, несмотря на изменившуюся ситуацию, убедить Россию выступить против Франции или хотя бы соблюдать полный нейтралитет, чтобы Пруссия могла развернуть против Франции все свои силы. До сих пор на его обязанности лежало действовать против Фридриха, а теперь он должен заботиться об интересах нового союзника Англии. Эту новую задачу следовало бы возложить на нового человека, но Вильяме полагает (и умудряется убедить в этом свое правительство), что и для этой новой игры у него есть в руках козыри: Екатерина, а через нее Бестужев.
Он до того уверен в себе, что кружным путем через Лондон вступает в сношения с Фридрихом, принимает от него поручения и доставляет ему сведения, которые способны усилить надежды прусского короля на нейтралитет России. Даже в тот момент, когда Россия начинает готовиться к войне с Пруссией и главнокомандующий граф Апраксин уже собирается выехать в армию, Вильяме все еще продолжает верить в какие-то новые фантастические возможности.
Он и сам заблуждается и вводит в заблуждение как свое собственное правительство, так и правительство Пруссии. Он верит в то, что Екатерина у него в руках и переоценивает ее могущество, убеждает своих доверителей в том, будто она хочет и в состоянии удержать Апраксина в России или даже побудить и его стать предателем. Он сообщает Фридриху точные (как впоследствии выясняется – фальшивые) данные о русском плане военных действий, якобы полученные им от Екатерины, которая, в свою очередь, узнала о них из уст Апраксина. Он даже получает от английского посланника в Берлине Митчела поручение подкупить Апраксина при помощи Екатерины!
Политическая точка зрения Екатерины весьма проста, но ее положение очень запутанно. Ее взгляды вполне совпадают с взглядами Бестужева: подобно ему, и она видит в Пруссии естественного врага России, подобно ему, она, несмотря на наличность Вестминстерского договора, стоит за абсолютный нейтралитет по отношению к Англии, подобно ему, опасается появления английской эскадры в Балтийском море.
С Апраксиным Екатерина и впрямь в большой дружбе и придает этой дружбе огромное значение. Апраксин действительно часто посещал великую княгиню до своего отъезда на фронт и говорил ей при этих встречах о том, что с открытием военных действий лучше бы обождать до весны, так как русские войска плохо снаряжены для зимнего похода против Пруссии. Но подобные разговоры Апраксин вел и с императрицей, и с Бестужевым, и с членами конференции и коллегий. Возможно, что Екатерина передавала содержание своих бесед с Апраксиным Вильямсу, не подозревая о том, что перед нею не только официальный посол Англии, но и тайный посол Пруссии. Но Вильяме мог получить свои сведения и из других источников и только пытаться придать им больший вес ссылкой на то, что раздобыл их у Екатерины.
Но хотя в ту пору никто в России еще и представления не имел о тех сведениях, которые получает Фридрих якобы от ближайшего окружения великой княгини, ее положение все же дает достаточно оснований к кривотолкам: она брала деньги от Вильямса, она любит его друга и протеже Понятовского. Подобные вещи не могут оставаться долго тайной. В донесениях французского посла давно упоминается о действии английского золота.
Понятовский, правда, настолько же скрытен, насколько Салтыков был нескромен, но какая от этого польза? Понятовский, хоть он и всецело поглощен своей страстью, все же политик. Он ненавидит польского короля, интригует против него, издевается над ним, где только к тому представляется возможность. Так как Август находится в состоянии войны с Фридрихом, то выпады против него со стороны Понятовского производят впечатление демонстрации симпатии к Фридриху.
В таком смысле они воспринимаются в первую очередь Петром, который за это начинает любить Понятовского.
Но не только Петр видит в Понятовском замаскированного врага "благого дела" (так именуется союз против Пруссии), на то же жалуется Дуглас в Париже, пишет аббат Берни из Парижа в Варшаву. Саксонско-польский двор просит в конце концов русский двор отослать не внушающего доверия и беспокойного молодого человека.
Елизавета охотно и быстро откомандировывает Понятовского. "Удар нанесен", – торжествует французская партия при русском дворе в день отъезда Понятовского.
Но Екатерина теперь уже не та, какою была два года тому назад. Она не так легко позволяет отобрать у нее Понятовского, как это было с Салтыковым. Впервые дает она почувствовать Бестужеву власть будущей императрицы, которой он в собственном интересе хочет ее сделать. Она требует от него, чтобы он побудил саксонский кабинет командировать Понятовского обратно в Петербург и назначить его там официальным посланником.
Бестужев делает это чрезвычайно неохотно, но у него нет выбора. Он дает понять графу Брюлю в Варшаве, что в настоящий момент было бы крупной ошибкой раздосадовать великокняжеский двор отказом в исполнении его просьбы. Три месяца борется Брюль с Бестужевым, борются кабинеты всех союзных держав с желанием влюбленной Екатерины – затем Понятовский возвращается в Петербург с портфелем посланника под мышкой и с орденом Белого Орла на груди.
В августе 1757 году русская армия выступает наконец в поход. Вскоре после этого она занимает крепость Мемель, не встретив особенного сопротивления, а 17 августа одерживает победу в сражении под Грос-Иегерндорфом. В Петербурге, в Вене и в Версале ликование. Все уже видят русские войска занявшими всю восточную Пруссию и приближающимися к силезской границе для соединения с войсками Марии-Терезии, видят прусского выскочку побежденным и погибшим – как вдруг происходит нечто абсолютно непостижимое: вместо того чтобы использовать свои победы и двинуться с возможной быстротой вперед, Апраксин сначала топчется две недели на одном месте, а потом быстрыми переходами, скорее напоминающими бегство, чем тактическое отступление, уводит армию обратно к Мемелю, сжигая за собой деревни, уничтожая свою поклажу и порох, заклепывая пушки.
Что же случилось? 27 августа в Петербурге заседал военный совет, вынесший решение об отступлении Апраксина, ввиду того что снабжение русской армии при ее дальнейшем продвижении вперед невозможно и армия обречена на голодную смерть. Сжигать же за собой деревни Апраксин вынужден был потому, что враг двигался за ним по пятам и хотел заставить его принять бой. Обо всем этом в Вене и Париже было известно очень мало. Елизавета 8 сентября при выходе из церкви упала в обморок, ей пришлось пустить кровь на площади в присутствии многочисленной толпы сошедшегося из окрестных деревень народа, и она на несколько дней потеряла способность речи.
