победе, – но сил уже не было: перенапрягся. До финиша оставалось еще долгих пятьдесят семь кругов – два часа мучительной езды – и он также зарулил в боксы. Из последних сил жестами подозвал Фаджоли, чья машина сломалась в начале гонки, и попросил заплетающимся языком: «Принимай, гони дальше…»
Механикам пришлось на руках выносить обессилевшего Руди из кокпита. Стоять на ногах он уже не мог.
Фаджоли довел гонку до победного конца, и они с Руди разделили лавры первенства, но столь половинчатая победа была слабым утешением. Если он не способен выдержать гонку до конца, значит, он потеряет место в команде, потеряет то, ради чего он просыпается каждое утро. [258]
Ближе к концу сезона 1934 года у Рене Дрейфуса также наступила череда неудачных выступлений. Последнюю значимую победу в том году он одержал 29 июля на Гран-при Бельгии. Хотя и там ему помогло стечение обстоятельств. Сначала бельгийская таможня за два дня до старта затребовала с немцев такую сумму пошлины на ввоз на территорию страны 3000 литров горючего на спиртовой основе, что обе их команды предпочли отказаться от участия, – эдакий националистический гамбит. Но и в отсутствие фаворитов Рене безнадежно отставал от двух Alfa Romeo и выше третьего места не поднялся бы, если бы Широн не вылетел с трассы, а у Варци не отказал двигатель. Чистой воды везение. Через три недели в Ницце уже́ у самого Рене перед входом в поворот заглох двигатель, и ему еще повезло, что его Bugatti вылетела с трассы в тюки с соломой. [259] В команде ему нравилась обстановка, но никак не сама Bugatti Type 59, откровенно проигрывавшая в классе Alfa Romeo P3, не говоря уже о «серебряных стрелах». Французская пресса, однако, этого во внимание не принимала и почем зря поносила Рене за то, что он не оправдывает ожиданий, которые на него возлагались после блестящего выигрыша Гран-при Монако в далеком уже теперь 1930 году. Хотя Рене было всего 29 лет, он вдруг начал резко седеть и в придачу к прочим напастям получил от кого-то из журналистов прозвище «старик». [260]
Журналист Жорж Фрэшар обвинял Рене в том, что после аварии в Комменже он так и не восстановился, утратив то ли остроту реакции, то ли присутствие духа. [261] Если честно, Рене и сам за собой стал замечать отсутствие былого запала и излишнюю осторожность на трассах. Да еще и похороны обгоревшего тела его друга Станислава Чайковского несомненно удобрили почву под его всевозрастающими страхами.
В конце концов Рене настолько пресытился неудачами (и критикой), что на старт Гран-при Виши вышел с тяжелого похмелья после устроенной накануне попойки. Сколько Морис его ни отговаривал от участия в заездах в таком состоянии, Рене к нему не прислушался и при весьма скромном составе участников [262] занял лишь четвертое место. [263]
В конце августа Рене твердо решил доказать на Гран-при Швейцарии себе (и миру спорта), что он по-прежнему заслуживает права считаться одним из лучших гонщиков. Le Patron не планировал заявлять команду на это впервые проводившееся соревнование, однако Рене его уговорил откомандировать в Берн хотя бы его одного. «Нам бы, может, и хотелось видеть в Рене Дрейфусе фаворита, – писали по этому случаю в L’Auto. – Тем более, что он, увы, в одиночку будет защищать цвета нашего флага в сражении против итальянцев и немцев… Но мы не думаем, что он способен на победу в таких кондициях». [264]
Каждый дюйм брусчатки Берна, казалось, изготовился к приему столь знакового события. Витрины кондитерских были уставлены сладостями на гоночные темы, а официальный плакат с исполненной одним стремительным импрессионистским мазком серебристо-красной гоночной машины на фоне пронзительно синих гор казался вездесущим. Перед входом в Bellevue Hotel, роскошный дворец XIX века с шикарными видами на швейцарские Альпы, где разместились гонщики, на флагштоках реяли национальные флаги Германии, Италии, Англии и Франции.
Что Рене поразило, так это то, что в нарушение давней традиции гонщики, хотя и остановились все в одном отеле, из своих команд практически не отлучались и в общие компании не перемешивались. Немцы держались сами по себе, итальянцы сами по себе, да и они, французы, тоже. Полная разобщенность и взаимное отчуждение вместо привычной общей компании.
То же самое было и на тренировочных заездах. «Серебряные стрелы» огородили канатами и даже задрапировали брезентом от глаз любопытствующих и объективов фотографов, которых еще и бесцеремонно выпроваживали, прежде чем открыть капот. Механики бдительно следили за тем, чтобы не выдать ни единого намека на секреты скорости. Немецкие команды, особенно Mercedes, держали при себе в боксах целые армии охраны. Ведь им важно было сохранить в строгом секрете способы достижения любых преимуществ, вплоть до полусекундного выигрыша времени на дозаправке или смене резины, – в этом они видели залог победы, которая была нужна как воздух не только Рейху, но и самим немецким командам, чтобы и дальше получать от правительства щедрые бонусы после каждого призового финиша. [265]
В воскресенье 26 августа – в день гонки – над трибунами вдоль трассы длиной 7,3 км, проложенной по пригородному парку Бремгартен, нависла напряженная атмосфера. Могло показаться, будто там снова проводится Гран-при Германии, поскольку прибывшие в Берн многотысячные толпы оголтелых нацистов со свастиками на рукавах наглухо перекрикивали всех прочих болельщиков.
Лидерство со старта захватил Ганс Штук – и сразу пошел в отрыв. Рене же, как ни старался, долго не мог обойти Нуволари и Широна, а когда ближе к середине гонки ему наконец удалось прорваться на вторую позицию, его отставание от P-Wagen Штука составляло почти две минуты, и нагнать его было просто нереально. За пять кругов до финиша он, к тому же, закипел и вынужден был заехать на пит-стоп долить воды в радиатор, а вернулся на трассу снова только третьим, пропустив вперед еще и Августа Момбергера, партнера Штука по Auto Union.
В итоге Рене так и остался третьим, но то ли в мельтешении круговых его внеплановый заезд на пит-стоп прошел не замеченным болевшими за Францию и Bugatti, то ли они приняли P-Wagen Момбергера за машину Штука, обходящего Рене на круг, – толпа французов была убеждена, что их соотечественник финишировал вторым. Когда же диктор объявил итоговые результаты, поклонники взорвались негодующими возгласами: «Нет, Дрейфус второй!» – немецкие же болельщики, возмущенные неуважением к их соотечественнику Момбергеру, пришли в ярость, – и разразилась массовая драка. Для пресечения этого всплеска насилия устроители попросили Рене выйти к микрофону и подтвердить, что
