Де Френь проводит целых пять лет в тюремном заключении, и только в 1763 г. Екатерине, к тому времени уже императрице, удается добиться его освобождения.
На княжество Цербстское налагается пеня в сто тысяч дукатов за то, что оно, вопреки своему нейтралитету, скрывало французского офицера.
Ввиду неудачи попытки воздействовать на Екатерину через ее мать французская партия при русском дворе придумывает гораздо более действенное средство, чтобы отделаться от нежелательной политики Екатерины.
Начинается с того, что французский посол л'Опиталь объявляет вице-канцлеру Воронцову, что получил от своего правительства инструкцию вести отныне переговоры исключительно с канцлером Бестужевым как единственном полномочным представителем российского правительства. Тщеславие Воронцова до крайности задето, а ненависть к Бестужеву доведена до степени белого каления.
Шуваловы заодно с л'Опиталем. Дело идет о том, чтобы пробудить императрицу от летаргического сна и побудить ее принять решительные меры против Бестужева. Елизавете начинают доказывать со всех сторон, что как в Версале, так и в Вене известно, что Бестужев подкуплен английским королем, называют даже точную цифру: двенадцать тысяч дукатов в год. Ей говорят, что Бестужев доставлял Апраксину письма Екатерины, называют даже людей, якобы видевших эти письма.
Чувство чести императрицы, которая истощила свою казну и пожертвовала своими солдатами для того, чтобы выполнить союзнические обязательства, чрезвычайно задето при мысли о том, что ее союзники чувствуют себя обиженными вследствие продажности ее генералов и министров и в результате изменнических махинаций великокняжеского двора. Александр Шувалов командируется в Нарву для личного допроса Апраксина. Апраксин клянется, что Екатерина никогда не пыталась склонить его к каким-нибудь поступкам, идущим вразрез с волей императрицы, но должен признать, что получал от нее письма и выдает эти письма. Они вполне безобидного содержания, но так или иначе, а великая княгиня, которой строжайше воспрещено вести какую бы то ни было политическую корреспонденцию, нарушила этот запрет, и Бестужев ей в том содействовал. Если нашлись два письма невинного содержания, то разве не могли быть написаны еще и другие, более опасные, которые уничтожены или спрятаны? И почему Екатерина вообще вмешивается не в свои дела?
Подозрительность старой самодержицы возбуждена, и ей не дают улечься. Разве великокняжеский двор не поступает уже давно только так, как ему хочется, разве он не издевается над всеми приказами императрицы? Разве Понятовский не остается в Петербурге вопреки ясно выраженному пожеланию Елизаветы, только потому, что этого хочет Екатерина, которой Бестужев подчиняется охотнее, чем своей государыне? Разве Гольштинский министр Штамке не получил польского ордена Белого Орла без согласия Елизаветы, но по желанию Петра и при содействии Бестужева? Разве все не толпятся при великокняжеском дворе, не курят фимиама будущим повелителям и не пренебрегают ее величеством?
Пока все это носит характер интриги против Бестужева, смешанной с поклепами на великокняжеский двор. Но в один прекрасный день является к Елизавете Петр, просит у нее прощения за свое дурное поведение и утверждает, что его советчиком был Бестужев. Теперь дело принимает другой оборот: Петр втянут в заговор, острие которого только косвенно направлено против канцлера.
Истинной целью является Екатерина. Все ее враги объединились, чтобы предупредить борьбу между обоими супругами, чтобы поскорее, пока еще не слишком поздно, пока Елизавета еще жива и Екатерина лишена возможности апеллировать к симпатиям общества, наложить на нее клеймо предательницы и устранить ее навсегда из политической жизни. Елизавету убеждают, что ей достаточно арестовать Бестужева и произвести обыск в его бумагах, чтобы найти документы, которые докажут наличность сговора между ним и Екатериной и по вопросу о престоле-наследовании.
При таком дворе, где столько же шпионов, сколько персон в наличном составе, ничто не остается тайной. Подобно тому, как враги Бестужева пронюхали об его планах на будущее, так и он получил сведения о направленной против него интриге. Он притворяется больным, принимает посетителей в халате и небритым, корчит гримасы, словно от сильной боли, и когда получает приглашение пожаловать 8 января на конференцию, отговаривается нездоровьем. Но Елизавета воспринимает это как простое неповиновение, приказывает ему непременно явиться и при самом входе в зал конференции его арестовывают.
Это происходит в Зимнем дворце в позднее послеобеденное время. Хотя Екатерина и живет в том же дворце, она еще вечером не знает ничего об аресте Бестужева. Только на следующее утро, в то время как она совершает свой туалет, Владислава передает записку от Понятовского. "Бестужев вчера арестован и лишен всех должностей и званий. Ваш ювелир Бернарди, Елагин и Адауров также арестованы".
Это страшная новость. Чем дольше Екатерина размышляет и обдумывает возможные последствия, тем беспросветнее и ужаснее кажется ей ее положение. Сам по себе арест Бестужева означает победу ее врагов, а то, что им не хватает до полного торжества, они могут теперь спокойно разыскать. Мигающие глазки Шувалова конечно же найдут в письменном столе Бестужева все необходимое: все компрометирующие письма, написанные рукой Екатерины, обнаружат ее аргументы в пользу оставления Понятовского в России, ее отношения к Вильямсу, ее взгляды на Елизавету и великого князя и прежде всего проект насчет престолонаследия. Если все это выйдет наружу – а как это может укрыться от великого инквизитора/ – тогда прощай не только мечта о русской короне, но, пожалуй, и свобода, а может быть, даже и жизнь. И в этом ужаснейшем положении у нее нет Бестужева, который мог бы ее поддержать.
В этот момент крайней опасности она обнаруживает все превосходство своего ума и характера. Вечером назначено венчание ее друга Льва Нарышкина. Она наряжается, идет в церковь, на ужин, на бал. Ни одна душа не говорит о происшедших арестах, никто о них как будто не знает, только великий князь вызывающе весел и демонстративно держится подальше от своей супруги: он надеется на ее изгнание и на возможность вступить в брак с Воронцовой. Екатерина с веселым лицом переходит от одного гостя к другому, болтает, смеется, по-видимому, ничего не подозревает. Подле князя Трубецкого, которому вместе с Шуваловым поручено производство дознания по делу Бестужева, она останавливается, громко восхищается красивыми лентами его маршальского жезла и шепотом добавляет:
