Пугачев - Абрам Исаакович Гайсинович

Замечателен «указ» Березовской станице и всему донскому войску. В противоположность нудным, сухим, стандартным правительственным указам, этот, написанный Дубровским, пугачевский манифест выдержан в стиле почти изысканном и витиеватом. С большой ненавистью и силой манифест говорит о «злодеях дворянах», которые ввели в России немецкие обычаи «и повергнули… всию Россию себе в подданство, с наложением великих отягощениев», об успехах «императора», которому подчинились «живущей Оренбургской, Казанской губерний с приписными городами и уездами народ, також Башкирская, калмытская орды», о его намерении «учинить во всей России вольность» ^{185}. Эти антинемецкие мотивы манифеста не случайны. Пугачев отлично знал, что во главе правительственных войск стояли немцы: Рейнсдорп, Брандт, Кар, Грейман, Корф, Валленштерн Билов, Михельсон, Муфель, Мелли, Диц и многие другие.

Свои воззвания Пугачев подкрепил военными действиями. Он намеревался с основной частью своего войска пойти на Дон через Дубовку и Царицын. Но уже при выступлении из Камышина три повстанческих отряда ворвались в пределы войска донского и захватили несколько станиц.

Настроение на Дону было очень тревожное.

Князь Голицын доносил Панину, что он совсем не уверен в настроении донских казаков, что он имеет «предварительно довольные причины об них сумневаться», что «генерально на всех их положиться нельзя, а надобно думать, что часть из них присоединится к злодею» ^{186}.

«Донцы худые мысли имеют, и некоторой подлой народ охотно бунтовщика Пугачева ожидает» ^{187}, — доносил бригадир Брынк. Казачьи полковники Янов и Вуколов боялись итти на пугачевцев, «не имея за неспособностью надежности в людях». Ряд станиц отказался дать людей в правительственные части. Походному атаману Луковкину пришлось целый день уговаривать казаков выступить против пугачевских отрядов. Несколько казачьих станиц присоединилось к восстанию.

Страх перед возможным присоединением Дона к Пугачеву продиктовал правительству целую систему предупредительных мер. Для того, чтобы не пропустить Пугачева на Дон, был выделен особый отряд. Голицын повел агитацию среди казачьих старшин и атаманов, призывая их к верности престолу, убеждая в безнадежности пугачевского дела, так как на повстанцев идут закончившие войну с Турцией войска и несколько полков из Москвы. Было сформировано и приведено в боевую готовность несколько казачьих полков. Позаботились и о том, чтобы в виду неурожая и голода, снабдить «обывателей» хлебом, «а через сие самое можно некоторым образом и прилепляющуюся к самозванцу чернь от того воздержать; в противном же случае, когда они лишены будут при сих нужных обстоятельствах к пропитанию своему надежды, то, отчаянность может их довести до самой верхней степени самовольств и продерзостей» ^{188}.

Эти меры сделали свое дело. Немало отрядов донских казаков выступило против Пугачева. Особенно отличились в ревностной службе правительству казачьи командиры Илья Денисов, тяжелую руку которого Пугачев некогда испытал во время прусских походов, и Кутейников, в чьей команде Пугачев служил в турецкую кампанию.

Шестнадцатого августа на реке Пролейке Пугачев разбил наголову правительственный отряд. Находившиеся в отряде калмыки перешли на пугачевскую сторону. 17 августа сдалась без боя Дубовка — центр волжского казачьего войска. Здесь к восстанию примкнули три тысячи калмыков, щедро награжденных Пугачевым. Упоенный успехами Пугачев хвастал: «Царь Иван Васильевич под Казанью семь лет стоял, а у меня в три часа она пеплом покрылась». Он грозил, что возьмет столицу и так расправится с дворянами, «чтобы они в роды родов помнили» ^{189}.

Двадцатого августа Пугачев снова разбил на реке Мечетной большой правительственный отряд. Находившиеся в отряде донские казаки перешли к повстанцам.

Двадцать первого августа Пугачев подошел к Царицыну. Напрасно пытался он сначала уговорить защищавших город казаков примкнуть к нему: нападения пугачевцев-калмыков на станицы, угон ими скота, грабежи и разорения отпугнули казаков, и они, за исключением небольшой группы, не поддались на уговоры. Тогда Пугачев обстрелял город из пушек. Настроение в гарнизоне было неустойчивое; боевой дух солдат поддерживался щедрой раздачей вина и обещанием полугодового жалованья.

Пугачев узнал, что на помощь Царицыну идут новые войска. Вступить с ними в бой он не решался: яицких казаков, пользовавшихся наибольшим его доверием и составлявших самую боеспособную часть армии, осталось уже мало, а с плохо вооруженными и необученными военному делу крестьянами выступить против регулярных правительственных частей казалось ему опасным. Пугачев оставил Царицын в стороне и пошел на Черный Яр, чтобы оттуда пробраться в Яицкий городок и там зазимовать. О том, что будет дальше, Пугачев не думал, «по пришествии же зимы куда иттить был намерен и какое еще зло делать о том никакого размышления на скверное его сердце не приходило» ^{190}.

Приближалась развязка: Дон не поддержал восстания, сзади нагоняли правительственные отряды, а тут еще неудача под Царицыным. Боевой дух пугачевцев ослабел. Снова среди приближенных Пугачева пошли разговоры о том, что, может быть, их ведет вовсе не император.

Донцы просто ушли от Пугачева, подпилив колеса в лафетах и заклепав пушки. Среди оставшихся усилились сомнения. Рассуждали о том, что донцы отстали, потому что узнали в командире своего земляка, простого казака. Кто-то рассказал, как во время переговоров Пугачева с сидевшими в Царицыне казаками один из них крикнул: «Емельян Иванович, здорово!» «Сии переговоры, — показывал Творогов, — привели нас в такое замешательство, что руки у всех опустились и не знали, за што приняться» ^{191}.

С разных сторон к Царицыну сходились правительственные отряды. Пугачев быстро уходил от них, но Михельсон настигал его. Он разбил плывшие по Волге суда, наполненные повстанцами, в большинстве рабочими.

Двадцать третьего августа Пугачев вступил в немецкую колонию Сарепту. Немцы-колонисты бежали еще раньше.

Желая поднять настроение своих приближенных, Пугачев наградил их высокими чинами: Овчинникова чином генерал-фельдмаршала, Перфильева — генерал-аншефа, Творогова — генерал-поручика, Дубровского — обер-секретаря военной коллегии и т. д. Но все это было бесполезно. Боевая энергия повстанцев пала, 24 августа Михельсон настиг Пугачева у Сальникова завода. Пугачевцы отстреливались из пушек, но их смяла вражеская кавалерия и пехота. В донесении об этом сражении Михельсон с благодарностью отметил действия донских и волжских казачьих атаманов, мещерятских и башкирских старшин. Пугачевцы отступили. Напрасно старался Пугачев остановить бегущих, напрасно метался он в толпе и кричал: «стой, стой!..» Поражение было полное и решительное: две тысячи пугачевцев было убито, шесть тысяч взято в плен, остальные разбежались, многие утонули в Волге. Сам Пугачев с группой сподвижников, с несколькими сотнями бойцов спасся бегством.

Положение было безвыходным. Со всех сторон Пугачева окружали правительственные части. Руководство передовыми отрядами принял генерал-поручик Суворов, тогда