теперь курсант танкового училища, уже самостоятельно водит танк, учится отлично». Но в 1942 г., в июне, мне было не до писем.
Немецкое наступление захлебнулось к середине июля 1943 г. Это было потрясающе. Но самым интересным и неожиданным было вот что: все мы, не посвященные в секреты большой стратегии, ожидали, что потребуется значительное время для организации нашего наступления, что будет хорошо, если немцев выбьют на рубежи, от которых они начали наступать. Все произошло по-другому. Наши армии, выдержавшие удар главных сил немцев, с необычайной быстротой перешли в наступление и вышли к Днепру.
Запасной командный пункт 40 Армии не понадобился. Сваричевский и я вернулись в лес у деревни Лиски. В первых числах августа наши войска освободили Орел и Белгород. В честь этих событий были произведены первые артиллерийские салюты. Это общеизвестно. Интересно другое: в день перед салютами нам сказали, что будет передано экстренное сообщение по радио. Мы ломали головы, какое? Обращение к полковнику Черных за разъяснениями казалось бесперспективным, но к Сваричевскому я направился. Он мне доверительно сообщил: «Турция вступила в войну против Германии». Такое событие безусловно явилось бы важным, хотя и не равнозначным открытию второго фронта… Я ждал с большим нетерпением, и потому приказ Верховного Главнокомандующего, прочитанный знаменитым Левитаном, воспринял с большим подъемом и с некоторым разочарованием. Тем не менее, я позволил себе предсказать, что салют в честь Победы будет произведен из 1000 орудий. Я оказался прав.
В начале августа 40 Армия перешла в наступление. За день до его начала Сваричевский и я прибыли в затерянный в лесах хуторок Кресанов, где находился командный пункт генерала Москаленко. Капитан Даниленко уже находился здесь и допрашивал раненого в ногу пленного. Он закончил допрос и направился к командующему. Через открытое окно я видел, как генерал о чем-то разговаривает с ним и Сваричевским. Солнце стояло еще высоко. Наша артиллерия вела пристрелку целей. Так всегда бывает перед наступлением, и в таких случаях мы всегда испытывали подъем и волнение. Послышался гул немецких бомбардировщиков. Я увидел большую группу «юнкерсов», летевших в сторону хутора, подошел к открытому окну домика и сказал: «Товарищ генерал, воздух!» Командующий, в телогрейке поверх гимнастерки, вышел на крыльцо. Рядом был выкопан глубокий блиндаж, и адъютант попросил генерала войти в него. Командарм ответил: «Нас они бомбить не станут, а вот НП накроют, там собрались наблюдатели и наставили машин». И действительно, несколько «юнкерсов» сбросили бомбы на наблюдательный пункт. Мы все-таки зашли в укрытие, потому что бомбы рвались близко. Через несколько минут с НП приехал подполковник Колобов, недавно принятый в разведотдел. Он был таким дураком, что его несовместимость с Черных всем бросалась в глаза. Но пока он трудился в отделе. Колобов сказал: «Вот сволочи, НП не разбомбили, а мою фуражку засыпали. Саперы ее откапывали».
Наступление началось рано утром. На плохо оборудованный Наблюдательный пункт прибыл командарм Москаленко, его заместитель генерал Жмаченко, теперь уже полковник, Утин. От разведотдела на НП оказался только я. Было солнечное прохладное утро. Командующий похаживал по траншее, склонялся над картой, осведомлялся о надежности связи. Посмотрел и мою карту. Его заинтересовало показание пленного о сорока «Тиграх», будто бы выгруженных на одной из станций. Данные были очень косвенными: пленный знал их от брата, прибывшего на эту станцию с эшелоном. Правда, авиация зафиксировала двумя днями раньше выгрузку танков. Но были они «Тиграми» или нет, оставалось неизвестным, а это было существенно.
Артнаступление началось дружным огнем из множества орудий и минометов. Все кругом гремело и тряслось. Над передним краем поднялась сплошная серо-синяя стена пыли и дыма. Под конец ударили «Катюши». Над головой звено за звеном проходили штурмовики, они сбрасывали свои снаряды, потом с бреющего полета поливали огнем противника. Но здесь случилась беда, одно звено «Илов» ошибочно сбросили бомбы над нашим НП. Хорошо, что они не стали нас обстреливать. Длилось это недолго, никто не пострадал, но землей нас засыпало. Вскоре на НП прибыл командир авиационного соединения полковник Ветрук и принес извинения. Все обошлось. Артиллерия перенесла огонь в глубину, и я увидел, как пошли в атаку танки. Тридцатьчетверки мчались на большой скорости, вокруг них рвались снаряды: немцы повели заградительный огонь. К счастью, ни один из танков, в тот момент не был подбит, и они исчезли в дыму. Начало прошло удачно. Немецкую оборону удалось прорвать. Я видел, как командующий снял фуражку и вытер платком лоб. Не обошлось без неприятностей. Немецкие истребители взорвали наш склад с боеприпасами. Сразу этого и не узнали. Раздался мощный взрыв. Адъютант командующего предположил, что ударила наша какая-то мощная система. Но взрыв раздался сбоку от нас совсем рядом. Потом послышалось хлопанье мин. Полковник Утин послал меня узнать, что случилось. Я добежал до лесочка, где размещалось ВПУ. Там все дрожало от разрывов снарядов. Санитары несли раненых. Я узнал о взрыве склада и побежал снова на НП.
Наступление развивалось успешно. Именно в эти дни произошли события, резко улучшившие отношение ко мне полковника Черных. Во время большого наступления усложняется связь с войсками, основной командный пункт Армии не успевает быстро передвигаться, впереди немногочисленное Военно-Полевое Управление. Между тем обстановка меняется в пределах часов, растет поток информации, появляется много пленных, которых следует побыстрее, хотя бы предварительно, допросить. Так вот со всей этой работой справлялся я, находясь на ВПУ. Подполковника Жолобова никто всерьез не воспринимал. Да вскоре его куда-то перевели из разведотдела. Я не уходил с узла связи сутками, спал урывками, держал постоянную связь с корпусами, а всю полученную информацию тут же передавал в отдел. Как это мне удавалось? Безусловно, помогало покровительственное отношение полковника Утина, возглавлявшего ВПУ. Он разрешал мне в любое время пользоваться связью, делился информацией, которую получал сам. Это было время самой тесной моей работы с полковником Утиным. Он сам очень много и неустанно работал. Иногда правда сибаритствовал. Стояла хорошая теплая осень. Полковник выбирал минутки, расстилал под каким-нибудь деревом на траве полосатый плед, ложился на спину и смотрел в небо и на красивую, черноволосую, чуть глуховатую от контузии машинистку Лизу. Позднее полковник Утин был назначен командиром одной из дивизий. Разумеется, это была та высокая должность, которую пожилой полковник принял с чувством большого удовлетворения. Именно при ее исполнении он был убит. (Лиза перешла в разведотдел и стала женой В. Н. Даниленко.) Другой источник моих успехов – девушки связистки. Они при всех удобных случаях давали мне связь, а все эти «Звезды», «Фиалки», «Ветры» дублировали переговоры, если слышимость была плохой. Так или иначе, Черных передал
