гестапо для решения вопросов на высшем уровне. В чемодане Керстена — пакет от голландского Сопротивления, безжалостно преследуемого тем же гестапо.
Погода была отличная, ветер умеренный. Полет прошел без проблем.
В ожидании поездки в Стокгольм Керстен положил доверенные ему Бофором конверты в ящик стола в своем загородном доме.
11
Доктор провел еще несколько недель, уточняя положение вещей в том, что касалось секретного проекта, разработанного шведским министром иностранных дел, и соразмеряя своих союзников и врагов и их соответствующие возможности.
Гиммлеру он не назвал ни одного имени, ни одной цифры, не сформулировал никакого плана. Он только сказал ему — столь же туманно, сколь и сентиментально, — как будет велик и благороден германский вождь, если смилуется над самыми несчастными узниками концлагерей.
Гиммлер вел себя так же осторожно, как и Керстен. Он не возражал, но и не высказывал никакого одобрения, не сказал ни да ни нет и ограничился тем, что выслушал, покачав головой.
Но на тот момент Керстену большего и не надо было. Путь к переговорам был открыт. Остальное придет.
Итак, под тем же предлогом, что и в первый раз, — лечить финских покалеченных, оказавшихся в больницах благодаря шведскому Красному Кресту, — Керстен попросил разрешения опять лететь в Стокгольм. На этот раз Гиммлер совсем не спорил.
— Я не возражаю, — сказал он. — Не забудьте только вернуться.
Но, увидев выражение обиды и грусти на лице Керстена, он воскликнул, не дав доктору облечь чувства в слова:
— О, простите, простите, дорогой господин Керстен! Говорить не подумав — дурная привычка, это все из-за моего окружения. Если бы я только мог доверять им так же, как доверяю вам!
— Раз уж мы говорим как друзья, я хочу вас дополнительно заверить, — сказал Керстен, — что во время этого путешествия все трое моих сыновей останутся в Хартцвальде вместе с Элизабет Любен. Теперь благодаря вам я за них спокоен — мое поместье экстерриториально, и Кальтенбруннер не сможет послать ко мне своих агентов.
Первого апреля доктор и его жена сели в самолет в Стокгольм. В одном из чемоданов доктора лежал пакет от голландского Сопротивления, переданный Бофором доктору в Гааге. У Керстена был дипломатический паспорт, и тайное донесение прошло контроль без проблем. Прямо в день приезда Керстен передал его барону ван Нагелю, послу в Швеции правительства Нидерландов в изгнании.
Керстен пробыл в Стокгольме два месяца. Если ему и понадобилось столько времени, то только потому, что Гюнтер, министр иностранных дел, тщательно скрывал свои беседы с Керстеном. Он хотел сам, в одиночку подробно изучить и уточнить все детали большого плана. Даже в министерстве ничего не было известно о тех первых шагах, которые они вдвоем должны были предпринять в отношении Гиммлера. Когда было нужно проконсультироваться у кого-то из крупных чиновников по техническим вопросам, Гюнтер делал это обходными путями, фрагментарно, чтобы никто не мог даже предположить, о каком плане идет речь. На это нужно было время.
Наконец, в начале июня Гюнтер решил все вопросы, все организовал, получил все необходимые разрешения и все возможное содействие. В завершение последнего разговора с Керстеном он сказал ему:
— Я жду только вашего сигнала — и начинаем.
— А я приступлю к работе с Гиммлером сразу по возвращении. Я могу полностью рассчитывать на Брандта, многого жду от Шелленберга и Бергера. Конечно, у нас есть страшный враг — Кальтенбруннер. Но все же Гиммлер сильнее его.
Гюнтер спросил:
— Как я могу вам помочь?
— В Германии мне ничего не нужно, — ответил Керстен. — Но здесь мне нужны две вещи. Первое — мне нужно получить подтверждение моего врачебного диплома в Швеции, чтобы я мог здесь работать.
Гюнтер кивнул головой, показав, что понимает и одобряет эту предосторожность. Принимая во внимание те риски, которым подвергался доктор, и ситуацию в Третьем рейхе, где становилось все опаснее, о будущем надо было подумать заранее.
— Хорошо, — сказал министр иностранных дел. — Что еще?
— Правительственное разрешение на то, чтобы снять в Стокгольме маленькую квартиру, которую я уже присмотрел. Как вы знаете, разрешение необходимо из-за жилищного кризиса.
— Будет сделано, — пообещал Гюнтер.
Он сдержал слово. Итак, доктор сказал жене:
— В следующий раз мы приедем всей семьей. Наконец-то у нас есть место, где можно будет опять начать жить нормально.
Ирмгард Керстен купила две детские кровати. Потом она подумала о простынях. Но ее муж привез из Германии слишком мало денег, поэтому купить полотняные или хлопковые простыни ей не удалось — пришлось удовольствоваться бумажными.
Шестого июня 1944 года доктор и его жена улетели обратно в Берлин. Перед отлетом они услышали по радио новость о высадке союзников в Нормандии.
— Лучше бумажные простыни в Швеции, чем шелковые в Германии, — сказал Керстен.
12
С аэродрома Темпельхоф Керстен с женой уехали прямо в Хартцвальде. Весна была в разгаре. Леса и луга благоухали. Дети, Элизабет Любен и свидетели Иеговы встретили прибывших с восторгом. Даже животные в хлеву и конюшне, казалось, были счастливы, что они вернулись.
А Керстен не мог избавиться от мысли: «Сколько еще времени мне доведется это видеть?»
Он долго гулял в лесу, думал, размышлял, как будто хотел совета от высоких деревьев и цветущих прогалин. Потом он позвонил в Хохвальд, в штаб-квартиру Гиммлера в Восточной Пруссии.
— Я вернулся, рейхсфюрер.
— А ваша жена? — спросил Гиммлер без предисловий. — Я хотел бы ее поприветствовать.
Тон не оставлял сомнений. За этой вежливостью стояло желание проконтролировать. Но когда Гиммлер узнал в трубке голос Ирмгард Керстен, он закричал от радости:
— Как я рад вас слышать! Лучше, чем в Германии, в Хартцвальде, вам нигде не будет. Передайте трубку вашему мужу, пожалуйста.
Керстен подошел к телефону. Гиммлер дружелюбно сказал:
— Кальтенбруннер меня напугал. Он уверял меня, что вы сняли квартиру в Стокгольме.
— Это правда, — сказал доктор. — В гостинице жить гораздо дороже.
— Ну конечно! — воскликнул Гиммлер. — Ваша жена здесь, и мне остается только смеяться над измышлениями Кальтенбруннера.
Через два дня доктора вызвали в Хохвальд — Гиммлеру было очень плохо.
Во время своих приездов в Восточную Пруссию Гиммлер жил в простом бараке без всяких удобств, построенном в нескольких метрах от железнодорожных путей, — пейзаж вокруг был весьма унылый. Даже когда рейхсфюрер чувствовал себя хорошо, такой вид действовал на него угнетающе. А когда он заболевал, ему было вдвойне плохо. Керстен решил использовать это благоприятное для него обстоятельство, чтобы приступить к выполнению разработанного плана.
Он пошел в атаку в первое же утро.
Гиммлер, укрытый одной из своих белых ночных рубашек, лежал на очень узкой и жесткой кровати, сработанной солдатами из
