безличного страха. О большевиках говорили как о нечеловеках, почти животных, захвативших власть и упивающихся своим всемогуществом.
На русское православие они смотрели с позиций Вселенской единой Церкви, считая, что византийское и русское православие, в отличие от католичества и протестантизма, ближе к христианству первых веков. Я знаю, что Строганова и Введенская посещали в разные годы римские катакомбные церкви первых веков и молились в них. Они считали византийские базилики и Греции, и Италии высшими духовными и архитектурными достижениями христианства.
Все ждали, что русская армия освободит Константинополь от турок, туда переедет вся христианская русская интеллигенция, освятят Святую Софию, и там будет не только старо-новая столица России, но и центр всего православного восточного мира. Ущербность западной цивилизации и ее предстоящий крах они связывали с разгромом Западом очага европейской цивилизации в Греции турецкими руками. Надежда Александровна очень надеялась на старокатоликов и переписывалась с ними.
Еще до революции и в первые послереволюционные годы и Надежда Александровна, и все ее друзья были близки с монахами Даниловского монастыря: наместником епископом Феодором 18, отцом Поликарпом, обезножившим во время боев в революцию 1905 года в Москве, и двумя братьями — красавцами архимандритами Герасимом и Игнатием 19, ставшим впоследствии епископом Белевским. Будучи связана и с монашеством Оптиной Пустыни и Даниловского монастыря, Строганова уже давно была деятельницей несостоявшегося обновления русского православия, очищения его от коросты крепостничества, неизжитого, к сожалению, вплоть до 1917 года.
К Петербургскому Святейшему Синоду и вообще к синодальному периоду все строгановские люди относились не очень хорошо. Истовыми монархистами они также не были, их устраивал просвещенный умеренный абсолютизм 20. Со старообрядчеством и древним русским благочестием они не были связаны — на отдельных старообрядческих молитвенников удивлялись и умилялись, но прелести допетровской Руси они не чувствовали. Это было все в духе времени — всех тогда устраивала конфетная псевдорусская стилизация В. М. Васнецова и М. В. Нестерова, и их чахоточные барышни, изображавшие заволжских монашек. Игре в допетровскую Русь был подвержен и декадент на троне Николай II, и его ставшая суперправославной немецкая супруга, очень увлекшаяся византийской торжественностью православных служб.
Если говорить о профессорской московской среде тех лет, об их политической ориентации, то большинство испытывало явные симпатии к кадетам. Ничем от них не отличались и люди строгановского кружка. Монархисты и крайне правые их не привлекали. Февральскую революцию они встретили с симпатией, тем более с симпатией они отнеслись к Поместному Собору 1917 года. Кто-то из друзей Строгановых был участником этого Собора от мирян, и все протоколы Собора размножались и перепечатывались. Спустя десятки лет и я их перечитывал — эти поблекшие протоколы с фиолетовыми буквами и с ятями.
Поначалу отношение к Патриарху Тихону было самое восторженное. Все радовались, что со Святейшим Синодом в прежнем качестве было покончено. Но когда началась власть большевиков, все во взглядах изменилось, все вдруг резко поправели.
В сравнении с большевиками и Император, и его режим были сущим раем. Теперь Николай II казался очень хорошим, даже слишком либеральным правителем, он жалел и любил своих подданных. По мнению Строгановой и ее окружения, Россия всегда была полуязыческой страной, только внешне христианизированной, в своей массе русский народ — архаичное племя, враждебное культуре, цивилизации, государственному порядку, а русскую государственность создали усилия норманнов, византийцев, монголов и петербургских немцев. Государство возникло вопреки воле русского народа, желавшего безмятежно предаваться анархии. То, что Московия возникла как копия Золотой Орды, считали тогда все, задолго до Льва Гумилева.
Ленин для них был злобным поволжским инородцем, решившим погубить Россию и реализовавшим уничтожение русской цивилизации и европеизированных верхних прослоек общества. Он развязал темную русскую стихию, которая погубила созидательные силы русского народа, перебив людей, склонных к порядку и поддающихся цивилизации. Исходя из таких оценок наступившей советской жизни, круг Строгановой воспринимал происходящее вокруг как реализованное Царство Антихриста, как эпоху массовых беззаконий его предтеч.
Когда Патриарха Тихона посадили под домашний арест в надвратном храме Донского монастыря, туда стали ездить, и Патриарх со стены, где он под охраной прогуливался, благословлял народ. Потом чекисты в сумерках зарезали его келейника, приняв за Патриарха. Об этом случае все знали. Потом чекисты стали давить на самого Патриарха, и он, по общему мнению, поддался большевикам и стал с ними сотрудничать. Его за это люди Строгановой осудили. Были очень недовольны и митрополитом Петром Полянским, его плохим, истеричным, капризным, самонадеянным характером и его линией соглашательства с ОГПУ. Тогда большевики уже взяли курс на создание послушной им лжецеркви, лакеи из обновленцев их не совсем удовлетворяли.
Сразу после первых процессов над духовенством, Строганова и ее люди стали прятать преследуемых священников и монахов. Тогда в Москве и Московской губернии было много катакомбных общин — они возникали, проваливались и исчезали, не оставив следа и просуществовав короткое время. Уникальность Строгановой, ее личной воли, была в том, что она наладила службу спасения людей, преследуемых большевиками. Возможности для этого у нее были большие — знакомые крупные врачи, профессора.
Особенно помогали врачи — профессора, заведовавшие клиниками и моргами в районе Пироговских улиц и в других больницах Москвы. Они ставили липовые диагнозы и под видом больных клали на койки преследуемых, доставали для них паспорта одиноких и бездомных умерших. У Строгановой всегда были пачки паспортов без фотографий. Был и человек,
резавший любые печати и изготовлявший любые документы. Это был бывший офицер-картограф, который писал разными почерками и хорошо гравировал 21. Жил он под чужой фамилией и выдавал себя за психически больного, и раз в два года для убедительности ложился в психиатрическую больницу, говоря Строгановой: «Пошел подставлять зад за Святую Русь» — его сильно кололи 22.
Оппозиционные Патриарху Тихону и Митрополиту Крутицкому Петру священники и монахи именно тогда основали первую волну подпольных общин, тайных скитов и создали свою Иерархию. Сергианство возникло намного позже, первые катакомбники вошли в конфликт еще с Патриархом Тихоном и митрополитом Петром как с соглашателями.
Строганова, издавна связанная с Оптиной Пустынью и Даниловским монастырем, принимала во всем этом живейшее участие. От нее исходили также очень любопытные данные, что группа молодых монахов Оптиной Пустыни, избежавшая расстрелов, ушла в леса, вооружилась и долго партизанила, пользуясь поддержкой окрестных крестьян — по ночам из леса приходили монахи с винтовками, и крестьяне их кормили.
Параллельно Строгановской общине создавались общины из семей дворян и офицеров монархической ориентации, связанные с белым подпольем, а потом и с зарубежными иерархами. Но они довольно быстро проваливались, и
