подхалимства. Видимо, поэтому президент АН не является не только на заседания Совмина, но и на балансовые комиссии. Таким образом, он самоустраняется от своих обязанностей. Думаем, Димаш Ахмедович, что пора призвать его к порядку».
Факты, изложенные мной, были известны и алматинцам, и всей стране.
Эти мои слова были встречены бурными аплодисментами собравшихся. Вообще-то, я имел полное право так возмущенно критиковать Аскара Кунаева. До этого я говорил «первому» о слабой работе брата, о его неприглядном поведении (надо открыто сказать, что он не только запустил работу Академии, но и частенько злоупотреблял спиртным, из-за чего редко бывал на рабочем месте – об этом знал почти весь город). Я говорил в форме пожелания, что надо бы вразумить брата, ибо на него никто другой не может повлиять. Димаш Ахмедович вроде правильно воспринял мои слова, но через день мне позвонил Аскар Кунаев и все время спрашивал, за что я его не люблю. Чувствовалось, что человек выпил. Только после всего этого пришлось вынести этот вопрос на партийную трибуну. Критика в адрес Академии наук – это был лишь один из многих эпизодов того доклада. Видимо, он особенно запомнился потому, что касался родного брата первого руководителя.
Следует твердо сказать вот о чем. Выступая с критикой, я говорил это Кунаеву в глаза, а не за его спиной. В своем выступлении открыто говорил о том, что сложившееся в республике положение должно быть изменено. Недостатки в Казахстане были связаны не только с работой Центрального комитета. Все они имели прямое отношение к правительству, которое возглавлял я сам. То есть я самокритично рассматривал и свою работу. Призвал совместно исправить промахи. Указывая на недостатки, предложил совместно обсудить пути их искоренения. На этот шаг я пошел потому, что у меня болела душа и за Кунаева, и за доброе имя всей нашей республики.
Понятно, что все это далось нелегко. Вспоминаю одну историю, которую где-то вычитал. Когда на знаменитом пленуме Хрущёв перечислял недостатки Сталина, критиковал вовсю, из зала раздался вопрос: «Почему вы не сказали ему об этом при жизни?» Тогда Хрущёв задал встречный вопрос: «Кто это сказал? Пусть выйдет на трибуну». В зале установилась тишина. Никто не отозвался. «Понял теперь? В то время я тоже был таким, как ты», – сказал Хрущёв. Я привел этот пример для того, чтобы было понятно, насколько рискованным делом являлось высказывание критики в лицо члену Политбюро, уважаемому руководителю республики на виду у трех тысяч человек, присутствовавших на партийном съезде.
Мой доклад произвел эффект разорвавшейся бомбы. Не знаю, как в других республиках, но в истории Компартии Казахстана на партийном съезде именно такой открытой и горькой критики до этого не было. Ставя вопрос таким образом, я надеялся помочь Кунаеву, произвести встряску среди группы руководителей, пораженных безразличием, предостеречь первого секретаря Центрального комитета от создавшегося болота, которое рано или поздно могло затянуть его самого.
Делегаты встрепенулись. Они много раз прерывали мой доклад аплодисментами, а когда я сходил с трибуны, в зале вовсе долго стояла овация. Сложившуюся после этого ситуацию точно описал в своей книге «Кремлевский тупик и Назарбаев», вышедшей в 1993 году, заместитель главного редактора газеты «Правда», мой давний знакомый Дмитрий Валовой: «Если зал аплодировал Назарбаеву, то чиновники стали его сторониться». В тот день я встретился с Дмитрием Васильевичем. В новостях ни одно мое слово не прозвучало, в 2–3-секундном сюжете только показали меня как докладчика за трибуной, диктор ограничился тем, что привел несколько моих предложений общего характера. Мне запомнились слова Валового: «Перемены в обществе неизбежны. Пройдет немного времени, и ты будешь гордиться своим поступком. Тем более что совершен он не в узком кругу, а перед тысячей наиболее достойных представителей всех регионов республики».
Д. Валовой свою статью о работе съезда построил в основном на критике. В то время критиковать члена Политбюро было редкой смелостью. На это отважился лишь академик В. Г. Афанасьев, возглавлявший газету «Правда». Позже Дмитрий Васильевич поделился со мной одной новостью. Оказывается, заместитель главного редактора газеты «Известия» Анатолий Друзенко (который тоже специально приехал для освещения работы съезда) поздравил своего коллегу с дельной и смелой статьей: «При нынешнем главном о таких статьях мы в “Известиях” можем только мечтать». В своей газете они дали рядовой дежурный отчет.
Люди стали верить в то, что в республике не могут не произойти изменения. Но было бы неправильно связывать их только с первым руководителем. На том съезде Д. А. Кунаев вновь был избран первым секретарем Центрального комитета Компартии Казахстана, спустя некоторое время на очередном, XXVII Съезде КПСС он также сохранил свое членство в Политбюро. Выдержав паузу и осмотревшись после республиканского съезда, заинтересованные люди, в особенности из Комитета государственной безопасности, еще больше стали заниматься очернительством моей деятельности, устраивать гонения. В глазах окружающих читалась мысль: «Назарбаеву остались считаные дни».
Что тут сказать? Тягаться с такой личностью, как Кунаев, было трудно. Не говоря о психологическом гнете, буквально на следующий день после съезда я начал испытывать настоящие гонения. Приведу лишь один факт: за три недели между XVI Съездом Компартии Казахстана и XXVII Съездом КПСС было организовано 53 анонимные жалобы на меня. Все их тщательно проверяли различные комиссии. Измерили площадь дома моего младшего брата, работавшего в ауле слесарем-сантехником. Хотели убедиться в том, не построил ли он большой дом, пользуясь авторитетом старшего брата. Но этот дом оказался одним из многих рядовых домов аула. По ночам неизвестные люди звонили мне по телефону, не давали покоя. Что только не говорили! Отключать телефон было нельзя, поскольку это было единственное средство связи. В любое время может позвонить сам первый секретарь. Однажды даже позвонили моим домашним и сообщили, что я погиб в автомобильной аварии. Как-то Сара, которой надоела вся эта нервотрепка, сказала: «Пропади все пропадом. Давай уедем в Темиртау. Ты же хороший металлург. Как-нибудь проживем».
Для меня начался трудный период. Стоит ли писать о том, что нашлись люди, которые стремились показать меня человеком, очернявшим Кунаева. В результате их «оперативности» даже был выкуплен в киосках весь тираж газет, в которых печатался мой доклад на съезде. Дело прошлое – забвение всему. К тому же знаю, что эти люди потом искренне каялись за свое недостойное поведение. Позже некоторые наиболее способные из них назначались на разные должности.
В начале декабря 1986 года после поездки вместе с Председателем Совета Министров СССР Н. И. Рыжковым по нефтегазоносным районам Казахстана я вернулся в Алматы. Нас встретил Кунаев, который буквально до этого побывал в
