Единственный участок, который в ту зиму пострадал, был тот, на котором содрали стерню из опасения, что в почве нехватит для растений кислорода.
Два важных открытия сделал Лысенко: он доказал, что в степных районах Сибири имеется столько преимуществ для вызревания озимых хлебов, что южные сорта переносят там морозы без малейшего ущерба для себя. Такие же холода и даже более слабые на Украине, Кубани или в Крыму принесли бы посевам верную гибель.
— Если на стерне прекрасно зимуют любая пшеница и рожь, — сделал следующий вывод Лысенко, — нет нужды здесь держаться так называемых зимостойких сортов. Семена для посева надо отбирать по другому принципу. Селекционеры до сих пор исходили из такого расчета: пусть будет какое угодно зерно, любой колос и урожай, лишь бы озимая на поле перезимовала. И сеяли поэтому полудикое семечко в пятнадцать граммов вместо тридцати, получая, как правило, плохие урожаи и скверного качества зерно. Пришло, наконец, время с этим покончить. В степях Сибири отныне любая рожь и пшеница зимуют.
— Надо быть таким скверным докладчиком, как я, — непочтительно заметил о себе Лысенко в своей речи, произнесенной в Сельскохозяйственной академии в 1944 году, — чтобы, говоря об озимых и Сибири, самого главного вам не сказать. Нет лучшего места на земном шаре для этой культуры, чем степные районы Сибири. Так ли это, спросите вы? Сейчас убедитесь. Разберемся, проверим, нам некуда и незачем спешить.
Солома озимых всегда будет низкой в Сибири, в дна раза ниже, чем на Украине и на Кубани. Это неплохо, высокая солома нам не нужна, она только помеха в работе, с ней много возни. Высокий стебель, как известно, ложится, а коль хлеба полегли, не быть уже хорошему урожаю. Колос озимых в степях Сибири будет в два раза больше самых крупных колосьев Украины и Кубани. Натура зерна и его мукомольные качества займут по достоинству первое место. Если к тому же перед посевом покрыть поля перегноем, урожаю не будет границ.
За этим следовало восхищение климатом и богатством сибирской степи.
— Перейдем к доказательствам, — продолжал он. — Ранней весной, когда в почве Сибири достаточно влаги, у растения закладывается будущий колос. Условия климата весьма способствуют этому. После того как колос заложен, каковы бы ни были грядущие трудности, растительный организм их одолеет. Если в организме свиньи развиваются поросята, как бы плоха ни была в то время мать, пусть кожа да кости, потомство получит свое питание. Таков закон биологии.
Итак, колос зарождается в благоприятных условиях. Вслед за тем наступает плохая пора, становится жарко, мало выпадает дождей. Как раз в это время пора расти стеблю. Без влаги и достаточного питания он растет медленно, плохо. К концу июня погода улучшается, выпадают осадки, слабеет жара, и начинается цветенье озимых, налив вызревающего зерна. На состоянии соломы новая перемена уже не отразится. Время ее роста прошло.
Таковы результаты: при благодатных обстоятельствах закладывается колос, в плохих — развивается стебель, солома, и снова в хороших — наливается зерно. Сибирь будет иметь такую озимую пшеницу, какой нигде не сыскать.
Скажите, почему мы у ржи наблюдаем другую картину? Почему наша рожь так плоха? Разве сказанное выше о климате и почве не относится также и к ней? Верно, конечно, но виноваты во всем семена. Тут до сих пор высеваются «полудикари» в полном смысле этого слова. В будущем году мы пригоним сюда отборные сорта наших лучших семян и засеем тут огромные массивы. Тогда рожь не уступит сибирской пшенице.
— Как вы думаете, Нина, — мечтательно спросил однажды Лысенко, — можно ли наш плуг считать другом человека? Вдумайтесь хорошенько, не спешите с ответом.
— Странный вопрос! Железный плуг заложил основы человеческой культуры. Кто, как не он, так высоко поднял урожайность земли?
— Предупреждаю, не торопитесь, подумайте лучше.
Это значило, что ученый придает разговору большое значение. Аспирантка засмеялась. Впервые задают ей подобный вопрос. Кто его знает, что Лысенко этим хочет сказать.
— Я где-то читал, — продолжал он, — что все пушки Круппа не принесли столько зла человеку, сколько сельскохозяйственный плуг. Есть такая книга — «Безумие пахаря», в ней автор рассказывает о трагедии человечества, разрушающего почву, которая кормит его.
Аспирантка не удивлялась. Она знала склонность ученого размышлять вслух и с нетерпением ждала его объяснений.
— Ну как же, — улыбался Лысенко, — согласны вы с тем, что главные наши беды связаны с пахотой?
Главные беды! Нет, с этим она согласиться не может. Она знает, конечно, что почва выпахивается и с годами перестает приносить урожай. В прежние времена такую землю бросали на долгие годы. Известно также, что плуг разрушает строение почвы, земля распыляется и становится плотной без достаточного содержания воздуха и воды. Но ведь этой беде нетрудно помочь: всякий знает, что навоз и посевы многолетних растений возвращают земле ее прежнюю силу.
— Неужели главные беды? — не соглашается она. — Ведь бывают недороды по самым различным причинам.
— По разным, не спорю, — не стал он возражать, — но главным образом они сводятся все к одному. Вы знаете, конечно, что основная причина плодородия полей заключается в своеобразном строении почвы, которое, будучи нарушенным, воссоздается не скоро. Целина состоит из мелких комочков, от чечевицы до горошины величиной, точно из бус, скрепленных корнями трав. Прилегая друг к другу лишь частью поверхности, они не сливаются, определяя, таким образом, рыхлость земли. В такую почву свободно проникает вода и образует в ней прочные запасы: между комочками всегда содержится воздух, содействующий жизни микроорганизмов — кормильцев и поильцев растения. Эта структура создавалась не плугом, но разрушается именно им. Железный лемех дробит и ломает комочки, частицы пыли заполняют все промежутки, вытесняя воздух и влагу; исчезают запасы воды, земля покрывается губительной коркой. Нет прежней структуры, и растения то мерзнут, то захлебываются в воде, умирают от голода и жажды.
— Я это знаю, — робко вставила помощница, терпеливо прослушав затянувшийся экскурс в агротехнику, — но ведь время возвращает земле ее силу.
— Кто это вам сказал? — рассердился Лысенко. — Ничто почве не вернет ее прежнего строения. И тридцать, и сорок, и пятьдесят лет спустя она не будет такой, как на целине… Но не в этом все зло. Плуг открывает дорогу сорным растениям и так прочно их насаждает, что пользоваться землей становится все труднее. Вы знаете, конечно, что сорняки произрастают только на пашнях. На целине нет ни пырея, ни овсюга, ни вообще сорных трав. Взгляните на новь, ее покрывают степные растения. Вспахали эту новь — и нет прежних трав. На вспаханной почве они погибают. Зато через год являются сорные травы, еще через год их будет больше, на пятый и шестой — от них некуда деться, а на седьмой — хоть землю бросай. Так и делали в старину. Ныне с сорняками по-другому воюют: вспашут и снова перепахивают, чтобы уничтожить их в самом начале. Теперь подумайте хорошенько, к чему я речь веду. Поля культурных хозяйств, где плуг успел поработать, служат лучшей средой для сорных растений, на нетронутой почве условий этих нет, и сорные травы там не произрастают. К чему, спрашивается, мы должны стремиться?
