Но Москва посмотрела на это как на случайный эпизод, связанный с неудачным экспериментом. Из того события Центр не извлек никакого урока. А это в конце концов привело к Желтоксану.
Как все началось?
После подачи Динмухамедом Ахмедовичем заявления об уходе с занимаемого им поста стало ясно, что Москва уже определила человека, который должен был прийти на его место. Но мы абсолютно не думали, что будет принято именно такое решение. Конечно, в политике бывает всякое. В том числе и субъективизм. И даже случайность. Кто мог подумать, что Кунаев не предложит на свое место человека, подготовленного из среды своего народа?
Только 15 декабря, за день до организационного пленума, встречая самолет из Москвы и стоя у трапа, мы узнали, что на эту должность рекомендован Г. В. Колбин, работавший до этого первым секретарем Ульяновского обкома партии. Вместе с Колбиным прилетел секретарь Центрального комитета КПСС по кадровым вопросам Г. П. Разумовский.
Я должен сказать, что такое отношение к важнейшей проблеме, по сути к будущей судьбе Казахстана, по-настоящему ошеломило членов Бюро Центрального комитета республиканской Компартии. Все мы были шокированы настолько, что напрочь забыли о необходимости обсудить предложенную кандидатуру на заседании бюро или на худой конец обсудить хотя бы «для протокола». Но, по правде говоря, и обсуждать-то было нечего – никто из нас ничего толком не знал о Колбине. В такой атмосфере недоуменного оцепенения собравшихся Пленум Центрального комитета Компартии Казахстана прошел за 18 минут. Все проголосовали «за», и Колбин в мгновение ока стал первым секретарем Центрального комитета. Вновь дала знать о себе старая болезнь бездумного подчинения, казарменной психологии, дескать, «мы лишь солдаты партии». Никто не задумался о последствиях. А эти последствия не заставили себя долго ждать.
Пленум Центрального комитета Компартии Казахстана, избравший первого секретаря, на следующее утро обернулся скоплением молодежи Алматы на центральной площади имени Брежнева с выражением протеста против решения пленума. Следует отметить, что события на площади начались только в знак протеста против назначения руководителя республики извне. Разве не оскорбителен намек на то, что «казахи не могут управлять сами собой»? В такой момент наше попранное национальное достоинство вышла защищать в первую очередь молодежь.
Скажу откровенно: декабрьские события начались стихийно и стали результатом давно копившегося гнева народа. В первый момент, когда я услышал весть о том, что на площади собирается молодежь, по правде говоря, меня охватило сильное волнение.
Уходило в безвозвратное прошлое время, когда мы делали все, что велели, верили во все, что нам говорили. Когда сама партия под лозунгом перестройки провозгласила гласность, стремление развивать демократию, когда генеральный секретарь на каждом шагу заверял об обеспечении прав человека, было вполне естественно, что народ проникся ожиданием справедливости и надеждой, что политики будут считаться с обществом. В этих условиях это решение и этот шаг, грубо попирающий права народа и беспардонно унижающий его, явились настоящим беспределом.
Любой массовый протест – показатель целого комплекса недостатков и упущений. И декабрьские события стали отражением социально-политических противоречий, накопившихся в республике за многие годы. Люди выражали сильное недовольство нехваткой национальных школ, вытеснением из общественной жизни языка и религии, безработицей среди молодежи, вопиющим дефицитом самых простых товаров народного потребления.
Обращало на себя внимание то, что из уст вышедшей на площадь молодежи не звучали требования против отставки Кунаева и в его защиту. Не было ничего зазорного и в их главном требовании, что Казахстан должен возглавить казах. Это логичное требование. СССР, как известно, федеральное государство, а Казахстан считался национальной республикой. Ее название – Казахская Советская Социалистическая Республика. В самом начале стоит слово «Казахская». Советская идеология не уставала повторять, что страна, являвшаяся при царизме «тюрьмой народов», при социализме предоставила нациям право на самоопределение и самоуправление. А один из признаков государственности – это когда нация сама управляет собой, не так ли? Наряду с плакатами вроде «Каждому народу – своего вождя!» выдвигалось требование, чтобы Казахстаном руководил казахстанец.
Как бы я ни стеснялся об этом писать, но все же скажу: на площади в первую очередь и очень часто называлась моя фамилия – Назарбаев. И это тоже было логичным. Казах. Второй человек в республике. Глава правительства. Был секретарем Центрального комитета, обкома партии. Выходец из производственной сферы. И возраст позволяет. Почему бы не называться? Называлась.
Понятно, что звучание на площади среди первых моей фамилии позже сыграло против меня. От обсуждения всех вопросов касательно того кризиса меня отстранили сразу же. И вообще, с самого начала ко всем местным кадрам стали относиться с нескрываемым недоверием. С первого дня митингов Колбин демонстративно закрылся в своем кабинете вместе со вторым секретарем Мирошхиным, и они вдвоем вели переговоры с Москвой. Остальные члены бюро оставались в приемной… Было и такое.
В своей книге «О моем времени» Кунаев пишет:
«17 декабря около 11 часов утра мне позвонил второй секретарь ЦК КПК О. С. Мирошхин и попросил приехать в Центральный комитет. На мой вопрос “Чем вызвано? Ведь я на пенсии!” он ответил: “На площади собралась группа молодежи. Они требуют разъяснить решение прошедшего вчера пленума ЦК. Было бы хорошо вам выступить перед собравшимися и объяснить суть дела”.
“Хорошо, – ответил я и спросил: – Согласен ли Колбин?”
Мирошхин передал трубку Колбину. Тот просил приехать в ЦК и выступить перед молодежью. Я согласился. После этого немедленно приехал в ЦК и зашел в кабинет первого секретаря ЦК, где были в сборе все члены бюро. Они совещались, как поступить с собравшимися на площади. Колбин предложил Назарбаеву и Камалиденову выступить перед молодежью. Мне никаких поручений дано не было. О моем выступлении речь не шла, несмотря на то, что я просидел в кабинете Колбина свыше двух часов. Затем Колбин начал переговоры с Москвой, и, чтобы ему не мешать, мы все, кроме Мирошхина, вышли из кабинета.
Через небольшой отрезок времени Колбин собрал всех членов Бюро ЦК и пригласил меня. Обращаясь ко мне, он сказал: “Вы свободны, отдыхайте. Мы сами примем меры и наведем порядок”.
Перед уходом спросил у Мирошхина, зачем меня вызывали и почему не дали выступить. Он ответил: “Посоветовались и решили, что вам на площади выступать не надо”».
Время давно доказало, что декабрьские события не были проявлением хулиганствующего национализма. Сейчас говорить о таком обвинении просто излишне. Мировые политики еще в те годы дали единогласную оценку этим событиям. Один из них – Эдуард Шеварднадзе, который писал: «Уже во время перестройки, в 1986 году, смена руководящих персон
