В один из пятничных ноябрьских вечеров на ранчо Кэрроллов зазвонил телефон. Мэрилин сказала им нервным шепотом, что некий подросток по имени Том Пипинг вскарабкался по приставной лестнице и подглядывает за ней через окно спальни. Кэрроллы считали невозможным, чтобы кто-либо мог взобраться по лестнице на четвертый этаж, и подозревали в этом сообщении просто-напросто маленькую уловку со стороны Мэрилин, которая хотела избежать одиночества и приехать к ним на ранчо. Другое дело, что ее недавнее упоминание о необходимости прогулок по бульвару Голливуд с торчащим бюстом обеспокоило их в такой же мере, как и выдумка про Тома Пипинга. Словом, Люсиль перепугалась, что маленький приблудный котенок может насовсем превратиться в блудливую уличную кошку; что Мэрилин, не познавшая в доме искренней отцовской любви, без конца станет искать одобрения и поддержки у разных мужчин, которые на самом деле нуждаются всего лишь в ее теле, да и то лишь на несколько минут. В возрасте двадцати одного года эта девушка все еще бесцельно брела по жизни, хотя она так сильно жаждала и профессиональной, и личной стабильности; именно по этой причине Люсиль все-таки начала приглашать Мэрилин на каждый уик-энд в Гранада-Хилс.
Мэрилин неустанно добивалась благосклонного расположения Кэрроллов и жаждала, чтобы те все время показывали ей свою привязанность и дружбу. Она хотела, чтобы эта супружеская пара заменила ей родителей, и боялась, как бы ее снова не оттолкнули. Однако вела она себя не всегда так, как надлежало. По дому Кэрроллов она разгуливала весьма условно одетой, спата нагишом при открытых дверях и тем самым обычно шокировала и возмущала мать Джона, которая в го время также была гостьей Кэрроллов. В общем, Люсиль Раймен Кэрролл написала многие годы спустя, что в начале 1948 года Мэрилин стала для нас проблемой. Она звонила ко мне в офис и к Джону на студию по меньшей мере четырежды в день, хотя мы оба все время просили ее не делать этого. Мы попались в ловушку, которую сами же неосознанно и расставили. В результате мы не располагали никаким контролем над ней: это она контролировала нас и управляла нами.
Этот контроль частично проявлялся в явном пренебрежении установленным расписанием дел (как собственным, так и у других) а также в том, что эпизодически она строила из себя особу таинственную и неуловимую. После того как на протяжении нескольких пятничных вечеров подряд Кэрроллы напрасно ждали приезда Мэрилин на ранчо, она позвонила туда и загадочно сообщила, что «этот уик-энд намеревается провести с кое-какими людьми»; по мнению Люсиль, это «означало, что она отправляется на два-три дня заниматься позированием. И действительно, в понедельник мы застали ее комнату сплошь заваленной фотоснимками, которые она анализировала день и ночь».
Спустя какое-то время Мэрилин стукнула в голову странная идея. Она пришла к выводу, что ее отношения с Кэрроллами вскоре непременно и резко изменятся. Как вспоминает Люсиль, однажды Джон пригласил ее на уик-энд. Мэрилин подумала, что это означает сигнал к началу их романа. Она пришла ко мне и сказала: «Люсиль, хочу спросить, дашь ли ты развод Джону. Мне кажется, ты не любишь его — если бы ты его любила, то не работала бы так усердно и проводила с ним каждый вечер и ночь, вместо того чтобы отправляться на представления и кинофильмы. Думаю, что Джон любит меня. Сам он мне этого не говорил, но он так терпелив со мной и так сильно мне помогает. У него бы не получилось быть таким, если бы он не любил меня».
Люсиль спокойно ответила: если Джон хочет развода, ему достаточно только попросить об этом. Когда Мэрилин обратилась по тому же вопросу к Джону, тот пояснил, что испытывает к ней именно те чувства, которые и должны быть присущи учителю по отношению к ученице, и что он хотел бы всего только поддерживать ее усилия сделать карьеру, а также оказывать финансовую помощь. «Странным в этом деле было то, — пишет Люсиль, — что Мэрилин вовсе не казалась огорченной услышанным. Сердце ее не было разбито, как это бывает в случае неудавшейся любви». На самом деле девушка в такой же мере могла ощутить и удовлетворение. Обладая таким прошлым, Мэрилин не была подготовлена к правильному восприятию обычных дружественных жестов и многие из них оценивала сквозь призму собственной потребности в получении мужской поддержки и одобрения.
После пяти месяцев круглосуточной опеки над Мэрилин Кэрроллам стало ясно, что, как констатировала в этой связи Люсиль, «мы забрались слишком далеко, и нам придется оттуда выбираться». На одном приеме, состоявшемся в феврале 1948 года, Джон представил Мэрилин бизнесмену Пэту Де Чикко, которому повезло с продажей так называемых «бон-бонов» — замороженных сладостей величиной с обычную конфету, продававшихся главным образом в кинотеатрах. Де Чикко был другом известного кинопродюсера и члена правления студии «Фокс» Джозефа Шенка, с которым Мэрилин там тоже мимолетно встретилась.
Дом Шенка, выстроенный в стиле итало-испанского ренессанса на шоссе Сауз-Кэролвуд-драйв, 141, бывал в субботние ночи местом легендарной игры в покер, куда хозяин вместе с гостями приглашал привлекательных и пикантных молодых женщин; им ставилась задача следить, чтобы высокие стаканчики игроков были полны виски со льдом, а пепельницы оказывались своевременно опорожненными. Де Чикко попросил Мэрилин присоединиться к нему в следующую субботу. Так вот и вышло, что бывшая актриса студии «Фокс» оказалась вновь представленной важной птице с той же киностудии, выполнявшей там функции хозяина дома.
«Меня пригласили в качестве украшения, — сказала Мэрилин, — просто как персону, которая должна придать рауту дополнительный блеск». Особенно это взволновало Шенка, который (и Люсиль Раймен Кэрролл узнала об этом через парочку дней) «уставился на Мэрилин, как на картину».
Шестидесятидевятилетний в ту пору Шенк принадлежал к числу влиятельных лиц. Вместе со своим братом Николасом — оба они детьми эмигрировали из России — он когда-то владел несколькими универсальными аптекарскими магазинами и эксплуатировал луна-парки, прежде чем присоединился к Маркусу Лоеву, директору театрального треста, явившегося прообразом будущей студии МГМ. Николас так и остался с Лоевом, но Джо стал в 1917 году самостоятельным продюсером и добился успеха благодаря фильмам, где, в частности, снимались его жена Норма Толмэдж, шурин Бестер Китон и комик Роско (Фатти, или Толстяк) Арбэкль[130]. К 1948 году Джо Шенк успел побывать председателем правления Сообщества артистов, президентом кинокомпании «XX век пикчерз», а в данный момент являлся председателем правления студии «XX век — Фокс», где по-прежнему располагал огромной властью. Это был лысый мужчина с крупными чертами лица, проницательными серыми глазами и суровым контуром губ, которые в совокупности давали ложное представление о присущем ему в действительности остром чувстве юмора и тонком нюхе в вопросах коммерции и психологии, квинтэссенцией чего явился совет, данный им как-то приятелю: «Когда четверо или пятеро мужиков говорят тебе, что ты пьян, то даже в том случае, если ты не брал в рот ни капли спиртного, самое простое, что можно сделать, это ненадолго прилечь».
