рода. Французу нравится милый, остроумный куплетъ. Музыка должна развлекать ero, а не подавлять, не захватывать. Иначе, давнымъ бы давно, бросили манеру пересыпать мелодіи, хоры и morceaux d'ensemble не речитативами, а просто разговорами въ прозѣ.
И, проживя нѣсколько сезоновъ въ Парижѣ. я все-таки имѣлъ поводъ, какъ и всѣ почти иностранцы, находить, что французская публика въ массѣ — все еще мало склонна къ наслажденію чисто звуковымъ творчествомъ; но отсталость этой столицы міра, по части серьезной музыки, и нѣмцы, и мы — русскіе — преувеличиваемъ, прежде чѣмъ не познакомимся побольше съ парижскимъ музыкальнымъ движеніемъ.
Начать съ того, что парижская Консерваторія — одно изъ самыхъ старыхъ и почтенныхъ учрежденій. Ей теперь болѣе ста лѣтъ, и спеціалисты-музыканты прекрасно знаютъ — что она дала, какіе у ней преподаватели и какихъ учениковъ она выработала, и какъ композиторовъ, и какъ виртуозовъ. Государство и тутъ поддерживало развитіе этой области искусства, да и до сихъ поръ отправляетъ на казенный счетъ кончившихъ курсъ съ отличимъ, правда, по разъ заведенному обычаю — аъ Ринъ, почему такіе ученики и называются «des ргіх de Rome». На это нѣтъ теперь никакого резона, ни для композиторскаго высшаго развитія, ни для виртуознаго. Римъ, ни въ томъ, ни въ другомъ смыслѣ, ничего не представляетъ собою особенно замѣчательнаго. Но стипендіаты правительства, разъ попавъ въ «ргіх de Rome», имѣютъ больше средствъ доразвивать себя на свободѣ, съ матеріальной поддержкой.
Парижская консерваторія, и къ половинѣ 6о-хъ годовъ, какъ высшее музыкальное учрежденіе, стояла достаточно высоко и могла выдерживать конкуренцію съ консерваторіями въ Брюсселѣ, Лейпцитѣ, Дрезденѣ или Вѣнѣ. Она имѣетъ и до сихъ поръ самую прочную и обширную организацію. Съ характеромъ ея музыкальнаго преподаванья и традиціями я въ первую же мою парижскую зиму 1865-66 г. познакомился изъ прямого источника. Нѣсколько русскихъ, и я въ томъ числѣ, пожелали дополнить свое теоретическое музыкальное образованіе, и прошли курсъ гармонии у одного изъ тогдашнихъ преподавателей консерваторіи, носившаго немецкую фамилию Даннгаузера, хотя онъ былъ чистый парижанинъ и произносилъ свое имя, «Данозеръ». Онъ былъ самъ ученикъ извѣстнаго теоретика гармоніи и контрапункта Александра Базена, который, именновъ тотъ сезонъ, выступилъ передъ публикой «Комической Оперы» съ веселой музыкальной комедіей «Voyage en Chine». Она потомъ обошла всѣ опереточныя сцены и была даваема у насъ, въ Москвѣ, въ Эрмитажѣ Лентовскаго.
Каждый ученикъ консерваторіи, разсчитывающій на то, чтобы кончить курсъ съ отличіемъ, особенно желающій посвятить себя карьерѣ композитора, проходитъ весьма серьезную и теоретическую, и практическую выучку. А вкусы публики Консерваторія поддерживала на значительной высотѣ своими всемірно-извѣстными концертами, гдѣ уже давно классическая нѣмецкая музыка играла выдающуюся роль. На консерваторскіе концерты попадать было не такъ легко, и до конца 6о-хь годовъ большая парижская публика еще лишена была сравнительно дешевыхъ музыкальных удовольствий Иниціаторомъ, по этой части, явился нѣкій Падлу, капельмейстеръ, открывшій въ зданій зимняго цирка популярные концерты, на которыхъ, рядомъ съ вещами Бетховена, Гайдна, Моцарта, Мендельсона и Шумана, стали исполняться, все чаще и чаще, и произведения еще недостаточно познанныхъ французскихъ композиторовъ какъ Берлиозъ, и начинающихъ композиторовъ, сдѣлавшихся послѣ войны создателями новой французской драматической музыки. И Вагнеръ сталъ этимъ же путемъ попадать въ обиходъ парижскихъ концертовъ.
«Большая Опера», до ея пожара, въ старомъ зданьи rue Lepelletier, на насъ, русскихъ, не производила особеннаго впечатлѣния; и самая зала уступала размѣрами и свѣжестью отдѣлки тогдашнему петербургскому Большому Театру; да и исполненіе стояло не очень высоко. Мы были уже избалованы блистательной итальянской оперой, за целую серію сезоновъ въ первой половинѣ 6о-хъ годовъ. И Парижъ имѣлъ тогда итальянскую оперу в Salle Vantadour, даже съ Патти въ одинъ изъ сезоновъ. Но театръ этотъ, содержимый частнымъ антрепренеромъ, окончательно не привился въ Парижѣ; и то, что мнѣ приводилось видѣть и слышать — стояло гораздо ниже тогдашней петербургской итальянской оперы. «Комическая Опера», до ея пожара, занимала, по моему, самое центральное мѣсто въ оперномъ мірѣ Парижа. Вы чувствовали, что тутъ бьется жила общенародныхъ музыкальныхъ вкусовъ. Каждый буржуа считалъ, и до сихъ поръ считаетъ, долгомъ повести свою жену и дѣтей, хоть два-три раза въ годъ, въ балконъ или ложу «Комической Оперы». Во вторую половину 6о-хъ годовъ «Лирическій Театръ», созданный Корвало и его талантливой женой — колоратурной пѣвицей — по репертуару стоялъ выше. Въ немъ чувствовались новыя вѣянія; онъ сдѣлался той лирической сценой, гдѣ Гуно добился самыхъ крупныхъ успѣховъ. Тамъ же поставили и оперу Вагнера первой манеры — Ріэнзи, которая прошла (не такъ какъ «Тангейзеръ») безъ всякаго скандала и была оцѣнена довольно сочувственно тогдашней музыкальной критикой.
Еще сильнѣе бился музыкально-литературный пульсъ Парижа конца второй имперіи въ опереткѣ. Судьбѣ угодно было, чтобы не французъ, а кельнскій еврей, Жакъ Оффенбахъ, сдѣлался характернѣйшимъ выразителемъ этой опереточной эпохи, прогремѣвшей на всю Европу, въ теченіе по крайней мѣрѣ четверти вѣка. Въ Оффенбаховской опереткѣ многихъ изъ насъ привлекали не скабрезность, не безпардонное шутовство, а, несомнѣнный талантъ, оригинальность мелодій и всей фактуры и удачное сочетанье музыкальной сатиры съ сатирой немного въ аристофановскомъ родѣ. Мельякъ и Галеви — самые даровитые сотрудники Оффенбаха, (можетъ быть и сами того не желая), предавались безпощадному вышучиванью разныхъ общепризнанныхъ классическихъ коньковъ и, конечно, работали надъ ускореніемъ той анархіи, какая теперь замѣчается во всѣхъ сферахъ мысли, искусства и общественной жизни. Теперь можно сказать, что въ годъ всемірной выставки 1867 г. Парижъ, а за нимъ и вся Европа, всего больше увлекался опереткой и заставлялъ даже вѣнценосцевъ хохотать надъ каррикатурнымъ изображеніемъ многаго, что имъ лично должно быть особенно дорого. Къ этой полосѣ музыкальнаго творчества было несомнѣнно что-то своебразное и неумышленное; и нельзя сказать, чтобы опереточный жанръ помѣшалъ въ Парижѣ развитію болѣе серьезнаго музыкальнаго искусства. Вовсе нѣть! И симфоническая, и оперная музыка двигалась впередъ. Парижъ становился музыкальнѣе въ своихъ привычкахъ и вкусахъ. Только иностранцамъ, особенно русскимъ, легко всегда впасть въ ошибку, говоря о музыкальной жизни въ Парижѣ, если они сравниваютъ, напр., сезонъ тамъ и здѣсь. У насъ появленіе каждаго новаго виртуоза — гораздо болѣе событіе, чѣмъ въ Парижѣ. Тамъ, до послѣдняго времени, не было даже такихъ обширныхъ залъ, какъ у насъ. Какая-нибудь Salle Pleyel или Salle Erard — сравнительно скромныя помещенья; но въ нихъ перебывали, и въ 6о-хъ и въ 70-хъ годахъ, всѣ тѣ знаменитости, какими увлекались петербуржцы и москвичи, начиная съ незабвеннаго А. Г. Рубинштейна. Въ этомъ смыслѣ парижане и вообще французы менѣе податливы. Въ Парижѣ репутація виртуоза можетъ закрѣпиться, получить всемірную извѣстность, но онъ не найдетъ такого повальнаго увлеченія, какъ въ нашихъ столицахъ.
Мнѣ кажется, что музыкальное творчество французовъ
