одевал, как куклу, при этом он сообщал ему последние новости. Эта сцена была в резком противоречии с тем Павлом, которого мы знали закаленным в спортивных тренировках в школьный период и в военные годы. Но это была уютная мирная картина. Мы не хотели им мешать.
Во время осады Ленинграда Павел нашёл в сожжённом дворце в Павловске фотоальбом, который он привёз моим родителям на тот случай, что, может быть, они знают его владельца. Словно речь шла об имуществе с потерпевшего крушение корабля, они очень внимательно его рассматривали и узнали многих, так как в альбоме были фотографии их знакомых офицеров. Они предположили, что альбом, вероятно, был собственностью одного из убитых сыновей великого князя Константина по имени Игорь, с которым они были тесно дружны. Он был убит в 1918 году вместе с сестрой царицы и многими другими членами царской семьи, которые были сброшены в шахту под Алапаевском на Урале.
Альбом удалось позднее послать его брату, великому князю Габриэлю, в Париж. Это была единственная «военная добыча», которую Павел за восемь лет войны привёз домой, предполагая, что мои родители определят, кому её можно было бы вернуть.
Узнав, что Павел дома, приехала куча друзей в гости на выходные; они часто приезжали к нам из Вены или Берлина. Во времена мрака, забот и увеличивающегося гнёта государства, который, казалось, грозил удушить всякую личность, люди хватались за любую возможность для радости и шутки – как если бы это было в последний раз.
В деревне все продукты питания были собственного производства, поэтому не было большого разнообразия, но их качество намного превосходило качество продуктов в городе.
Ранней осенью хождение за грибами было страстью Мисси. Надев непромокаемую одежду, она ползала в сопровождении Курта по лесным зарослям; лица обоих пылали фанатическим азартом. Каждую находку они с восторгом приветствовали, а мы предвкушали радость полакомиться за ужином их добычей с полным доверием к тому, что Курт непременно уж распознает ядовитые.
Мы последовали совету папа не иметь к концу войны никаких алкогольных запасов в доме, так как это могло бы стать приманкой для грабителей. Поэтому мы начали допивать запасы маленького подвальчика в Кёнигсварте; в нём хранились, впрочем, отличные вина, которые мы одно за другим попробовали; в другое время их ставили на стол только в особо торжественных случаях.
Мы уже узнали довольно многое о винах, так, например, что 1901 год был возрастной границей для Йоганнисбергского вина, кроме тех случаев, когда оно могло быть профильтровано и вновь закупорено; что красное вино сохраняется дольше, а шампанское не хранится дольше 25 лет.
Вечерами мы слушали музыку, играли в карты или в бильярд в расписанной комнате, которая вела в зал, или развлекались детскими играми.
Присутствие Ирены Альберт и её матери оказалось благословением; они был тактичными и самостоятельными гостями, которые составили приятное общество моим родителям во время длинных зимних месяцев и нашего частого отсутствия.
Ещё до того как Павел стал взрослым, от него, как сына хозяина дома, ожидали, что он займется организацией охоты для многочисленных гостей, конечно, под профессиональным руководством лесничего. Он добросовестно сопровождал Добнера по окрестностям, хотя это часто означало отказ от весёлой игры в футбол с деревенскими мальчишками. Но он так и не стал страстным охотником и ещё более охладел к охоте после войны с её страшным опытом.
С другой стороны, он не мог разочаровывать Добнера, которого он уважал и которому доверял, и поэтому – больше потому, чтобы доставить ему радость, – он пошёл в июле охотиться на косуль, а в октябре стрелял оленей.
Во время этих походов оба тихонько обсуждали планы на будущее и осматривали, как идёт естественное омоложение леса.
Обрубки старых деревьев оставляли, чтобы они служили в качестве соленых уголков. Чтобы помешать дичи кусать молодые побеги, их опрыскивали горькой жидкостью.
В один из последних дней отпуска Павел и я вышли с Добнером побродить по лесу. В глубине леса, в тщательно ухоженном питомнике, царила святая тишина. В одном из его углов у забора стоял грубо сколоченный деревянный домик со скамейкой под навесом. Над дверью были прибиты рога оленя, над крышей возвышался временный камин, сооружённый из двух ведер без дна, как на иллюстрациях к сказкам братьев Гримм. Такие домики служили защитой во время внезапных ливней или снегопадов.
Молча мы приблизились к цели. Порывы ветра кружили вихри опавших листьев, которые летали в воздухе, как невесомые золотые монеты. Единичные с красноватым оттенком канадские дубы светились среди лиственниц, как по волшебству одевшихся в янтарный наряд. Освещённый последними солнечными лучами лес, казалось, плыл.
Мы старались не наступать на валявшиеся сухие ветки, пока наконец не достигли высокого уровня леса. Затем наступило долгое ожидание и острое вслушивание. Вдоль деревьев вниз по склону спускались просеки, открывая вид на пурпурное море лапчаток.
Заходящее в голубоватой дали солнце стояло в обрамлении высоких стволов деревьев. Где-то поблизости тлели затухающие угли.
У нас щекотало в носу от едкого дыма, смешанного с ореховым запахом свежесрубленной сосны и преющих листьев.
Лес был тихим после ветреного дня. Вдали лаяла собака. Любой шелест заставлял нас встрепенуться, но чаще всего это была лишь птица, прыгающая в кустах. В поход за добычей уединённо кралась кошка.
И вдруг наш Sechzehnender [15] появился в просвете между деревьями. Он выглядел так великолепно, что Павел какое-то время колебался, прежде чем нажал на курок. Одним прыжком олень с шумом исчез в зарослях. Павел тихо ругнулся, но вот олень вновь появился. Тщательный прицел – второй выстрел был точен.
«Это принесёт несчастье», – сказал Павел мрачно и не стал радостнее, когда Добнер гордо передал ему добычу с принятым в таких случаях поздравлением: «Waidmannsheil» («Да здравствует охотник!»).
Спустя два дня Павел покинул нас, чтобы принять участие в жалком отступлении из России.
Часть 3. Победа над германией
Когда мои родители были в совершенном отчаянии, от того что немецкое вторжение в Россию принесло страшные разрушения и неисчислимые страдания людям, Павел попытался внушить им надежду, рассказав одну подлинную историю. Чисто физическая сила сопротивления русского народа просто невероятна, сказал он, и привел пример, как один русский солдат был взят в плен во время наступления; он был ранен в живот и, зажав обеими руками кишки, вдавил их внутрь сам и, качаясь, продвигался вперед. Полевой врач зашил ему рану, не веря до конца в то, что его пациент выживет. Но
