модель их фирмы и докажет, что есть еще порох в старой французской гоночной пороховнице? В последнем случае присутствие на автодроме Рене Дрейфуса и пламенной американки Люси Шелл наводило журналистов на мысль о том, что в этой своей догадке они недалеки от истины, и в Delahaye настроены более чем серьезно. [527]
Град вопросов барабанной дробью посыпался с газетных страниц. Пока вся Франция гуляла на традиционных августовских каникулах, отпускникам, собственно, и делать-то, по большому счету, было больше нечего, кроме как гадать на кофейной гуще, кто сорвет миллионный куш. «В барах и кафе, на пляжах и полях для гольфа, по всем городам и весям, – писал хроникер, – разгорелись яростные дискуссии на единственную тему [о призе в миллион], блестяще муссируемую прессой, преподносившей ее публике под пряным соусом из смеси шовинизма с острыми ощущениями игры в русскую рулетку настолько смачно, что устоять перед соблазном поддаться всеобщему азарту было решительно невозможно». [528]
Но и за пределами Франции находились люди, живо интересовавшиеся ходом конкурса. Немцы отрядили в Монлери делегацию шпионов (что характерно, из числа инженеров Mercedes), чтобы те подглядели, кто там что покажет, и уяснили, чего можно ждать от французов в следующем сезоне Гран-при. [529]
К 10 августа Жан Франсуа завершил работу над новым двигателем и установил его на испытываемую Рене машину. «Мотор крутился бешено и выл как сирена», – восхищенно вспоминал Рене. Мощный, оборотистый и наконец-то еще и надежный двигатель позволял теперь Delahaye 145 разгоняться на прямых до максимальной скорости в 225 км/ч.
Рене теперь помогал Жану Франсуа работать над настройками двигателя прямо на автодроме в Монлери.
Поначалу Франсуа противился тому, что гонщик «сует нос в его машину». Разве Рене хоть что-то смыслит в технических вопросах? Его дело – обкатывать машину и сообщать, как она себя ведет на разных участках трассы. А Франсуа затем уже сам решит, как улучшить ее работу.
Вот только у Рене такое отношение к делу никак в голове не укладывалось. В пору гонок за Maserati и Bugatti он столько всего узнал о механике автомобиля, что именно этими своими познаниями и руководствовался, принимая решения, насколько сильно или резко можно нагружать двигатель тормоза, передачи или рулевое управление. Именно познания подобного рода не раз спасали его от поломок и аварий с потенциально катастрофическими последствиями – и при этом позволяли опережать соперников. Оставаться со своими знаниями и опытом в стороне только лишь потому, что Франсуа их игнорирует, Рене категорически не хотел.
В один прекрасный день по возвращении Рене в боксы после очередного заезда ситуация накалилась до критической. Франсуа раскритиковал его за медлительность в затяжном левом повороте Аскари, названном так, между прочим, в память о погибшем там на Гран-при Франции 1925 года неистовом итальянском гонщике Антонио Аскари.
Рене счел этот упрек за обвинение в трусости и воспринял его как личное оскорбление. Он-то тут вообще при чем?! Это его, Франсуа, конструкция Delahaye не позволяет проходить этот вираж с той скоростью, которую он же, Франсуа, с какой-то стати от него, Рене, требует. Да на такой скорости машину просто вынесет с трассы кормой вперед – точь-в-точь как Alfa Romeo, на которой там убился Аскари.
Франсуа с его доводами не согласился.
– Да все тут проще простого, – сказал Рене, вылезая из-за руля. – Вот вам машина, садитесь сами и убедитесь.
Будучи стопроцентно уверенным в своей правоте, Жан Франсуа залез в Delahaye. Рене передал ему гоночные очки, и инженер умчался на трассу. С первого круга он вернулся ни с чем. Со второго тоже. Не дается заветная скорость. И с третьей попытки ничего не вышло.
– Не получается у меня разогнаться до этой скорости в повороте Аскари, – сдался Франсуа. – Невозможно это.
– Ну а я что говорил? – пожал плечами Рене – и тут же предложил пару полезных доработок, в частности, еще немного снизить вес машины, чтобы повысить допустимую скорость в поворотах. Дело было только в физике, а вовсе не в нервах пилота.
– Вы спец в своем деле, я в своем… ну да ладно, попробую, – нехотя согласился Франсуа. [530]
По возвращении Delahaye на трассу с рекомендованными Рене и внесенными Франсуа изменениями Дрейфус тут же прошел круг быстрее, чем когда-либо прежде, именно за счет скоростного прохождения поворота Аскари. И с этого дня Франсуа твердо усвоил, что есть вещи, которые ни на стенде не уловишь, ни в расчетах не вычислишь. Нужно просто доверять ощущениям Рене, чего бы они ни касались – передаточных ли чисел, карбюрации ли, тормозов или подвески. И они продолжили изо дня в день добавлять в машину усовершенствования, приносящие секунды и доли секунды. [531]
Извилистая трасса поддавалась этим завоеваниям крайне неохотно. На Монлери – в отличие от АФУСа или трассы в Триполи с их длинными прямыми и плавными поворотами – у гонщиков не было возможности топить педаль газа в пол и проходить на предельной скорости затяжные отрезки. Монлери с его множественными шпильками, резкими поворотами и нырками прямо-таки пожирал время. Перед некоторыми углами приходилось сбрасывать скорость чуть ли не до нуля. Без мощных тормозов там было не выжить; на высшей передаче проходились немногие прямые, а переключаться на пониженную – было прямо-таки полезной привычкой на этой трассе. [532]
Замысловатая геометрия трассы, однако, была лишь одним из источников проблем. Все эти 12,5 километра трека и дорожного полотна были построены десять с лишним лет назад и находились на балансе правительства, у которого хронически не хватало бюджетных денег на дорожно-ремонтные работы. Бетонный овал изобиловал вздыбленными стыками перекошенных плит, а дорожный участок – трещинами в асфальте. И, в довершение, шквалистые ветры, то и дело налетавшие на расположенную на высоком плато трассу. И даже в относительно спокойные летние месяцы бывало, порывы ветра оказывались столь чувствительны, будто удар об стену. [533]
Команда Écurie Bleue в полной мере понимала трудность стоящих перед нею задач и билась над их решением день за днем, а нередко и глубокими ночами, поскольку крайний срок 31 августа маячил все ближе. Рене довел свой личный рекорд круга до пяти минут и десяти секунд, в среднюю скорость прохождения шестнадцати кругов – до 145,2 км/ч. [534] Это было на целых полминуты на круг быстрее его же лучшего результата на недавнем Гран-при Франции, но все равно недостаточно быстро для выигрыша «Миллиона». Для этого нужно было укладываться в 5:07 в среднем на шестнадцати кругах, а с учетом старта с места и потери времени
