— Но вы ведь знаете, кто мой муж.
— Поверьте, это не имеет значения.
— Но я ничего такого не говорю…
— И это тоже не имеет значения.
— Вы не забудете, о чем я вас попросила?
— Нет, — ответил я, понимая, что не стану говорить с Кобой, потому что боюсь и потому что бесполезно.
— Спасибо. Ну, я пошла. Муж уже проснулся, пора ему обедать и на работу. Они ведь работают по ночам…
— У меня машина. Давайте подвезу.
Она мне очень нравилась. И я пытался забыть ту, страшную.
— Спасибо, я лучше пешком, немного прогуляюсь. Сегодня редкий день, нет спектакля.
— Жаль.
Она улыбнулась:
— Не жалейте. Вы необычайно обаятельный товарищ, но мы с мужем, как это нынче ни странно, безумно любим друг друга.
Бедная поэтесса Н.! Я шел, пытаясь вспомнить все, что у нас было. Но помнил очень смутно. Так у меня всегда, я их не помню.
На следующее утро я был в Кремле. В кабинете у Кобы докладывал Берия:
— Проститутки, работающие у нас, установили устройства в нескольких номерах английской делегации. Но главное — в номере самого министра…
— Погорели на базе бабской части, — развеселился Коба. — Включай!
Берия замялся:
— Министр беседует за завтраком по-английски.
— Я в курсе: англичане, как ни странно, говорят по-английски, — усмехнулся Коба. — Ничего, нам помогут. — И приказал мне: — Переводи… но только все.
Надо сказать, министр говорил интересно. Он пересказывал своему помощнику то, что слышал о Кобе от приезжавшего в СССР де Голля. (Я в это время проживал в лагере.)
«Де Голль предупредил меня, — говорил министр, — Сталин — человек, привыкший маскировать свои мысли, безжалостный, не верящий в искренность других. Сплотить славян, распространиться в Азии, получить доступ в свободные моря — это его сегодняшние цели. Он и нынче удачлив среди бесконечных руин и могил своей страны. Ему повезло: народ в России до такой степени живуч и терпелив, что самое жестокое порабощение его не парализовало. В России земля полна таких ресурсов, что самое ужасное расточительство не смогло ее истощить… Сталин — коммунист в маршальской форме, коварный диктатор с добродушным лицом. Но прежде всего — он жестокий монстр…»
— Спасибо, — прервал Коба. — А о тебе, Лаврентий, тоже есть?
— Конечно, Иосиф Виссарионович. Чуть дальше.
— Ну ладно, насладимся потом. Сейчас пора мне поспать, — (он теперь всегда спал после обеда). — Сегодня вечером мы будем встречаться с этим аналитиком моей души. Я «монстр»! — И прыснул в усы. — Ну, что с его переводчиком?
Берия посмотрел на часы:
— Сейчас его уже должны арестовать и везти ко мне.
— Ладно, действуйте.
Мы поехали в особняк. После нескольких дней апрельского тепла вдруг наступил холод и… пошел снег! Берия был в шляпе, надвинутой на глаза. Шарфом укутал часть лица. Толстый, огромный, он очень походил на этакого гангстера по прозвищу «Малютка» из американского фильма.
В особняке ждала Даша… Весело глядела шальными глазами, протянула пленку:
— Товарищ Берия, ваше задание выполнено и даже перевыполнено.
— Заткнись. — Берия включил магнитофон.
Раздался Дашин голос:
— Мальчики после войны у нас в большой моде… Мы мальчиков теперь очень ценим. — И вдруг запела:
— «Ах ты, Гитлер косоглазый, тебе будет за грехи.
На том свете девки спросят: «А где наши женихи?..»
Раздался мужской смех.
Ее голос:
— Ну, раздевайся, миленький… — и продолжила петь:
— «Вот и кончилась война!
Как бы нам не прозевать:
По желаньям, по талантам
будут мальчиков давать».
Ее смех и смех мужской.
А она все пела — нагло, бесшабашно:
— «Девок много, девок много!
Девок некуда девать!
Если лошади подохнут,
Будем девок запрягать!» —
ее шепот: — Ну!.. Запрягай, милый мальчик!..
Долго слышались звуки любви…
Его голос по-русски с легким акцентом:
— Так! Так! Так!
Ее голос:
— Слушай, ты такой страстный мальчик. Я ведь сидеть потом не смогу.
И снова — звуки любви…
— Ну и тварь, — сказал Берия.
— Самое смешное — ревнуете.
И опять те же звуки. Наконец ее крик:
— Ой! Ой!.. Мне плохо…
Мужской голос все с тем же акцентом:
— Милая… что с тобой?
— Боже, я умираю!
Он испуганно, торопливо:
— Может быть, уйдешь в свой номер, вызовешь скорую помощь?
Она:
— Душно! Умираю, родненький. Звони гостиничной врачихе. Не бойся, она моя подруга. Она знает, что мне нужно… Скажи, погибаю! Звони девять три! Клаву!
Его голос:
— Алло, Клава? Вашей подруге очень плохо. Мы… я… она у меня в номере.
Уже через минуту другой голос молодой женщины:
— Даша… Дашенька! Она умирает. Вы что, не видите… Ее нужно в больницу… У нее припадок астмы. — Кричит, видно, в телефон: — Алло, «Скорая»? Здесь девушка умирает. Боже мой… Даша! Милая! Держись!..
В этот момент появился офицер с погонами майора.
Берия выключил запись.
Офицер доложил:
— Привезли.
Мы спустились на первый этаж и вошли в большую комнату.
Несчастный переводчик сидел у стола. Он был в черном костюме — через два часа начинался прием в Кремле. Было ему на вид чуть больше двадцати, совсем мальчишка. Насмерть перепуганный.
Я расположился на стуле у двери, Берия — за столом, будто бы просматривая бумаги. Наконец поднял глаза, строго начал:
— Вам уже сообщили, молодой человек, что ваша знакомая, точнее, близкая знакомая умерла в больнице? Вы знаете, от чего она умерла?
— У нее случился припадок астмы.
— Если бы. Астма тут не при чем. У нее в желудке найден яд.
Переводчик побледнел:
— Как это может быть?
— Этот вопрос и нас интересует. Прочтите медицинское заключение.
Он протянул ему лист бумаги. Все шло как по маслу.
— Я должен вернуться в гостиницу, — лепетал несчастный. — У нас сегодня прием в Кремле…
— Надо сказать, что и я тоже приглашен в Кремль. Дело в том, что моя фамилия Берия…
— Боже мой! — воскликнул переводчик.
— Но я туда попаду, — продолжал Берия. — А вы, боюсь, нет. Вы понимаете, я должен обвинить вас в убийстве проститутки. Она ведь проститутка… Сколько вы заплатили ей? Впрочем, об этом вас спросят на следствии. Вы, как мне сообщили, требуете вызвать людей из посольства или консула? Мы удовлетворим вашу просьбу…
