доросли до этого лишь в последние два-три года».
Первые выступления Coil прошли в лондонском Королевском фестивал-холле на концерте Cornucopea Джулиана Коупа 2 апреля 2000 года и на барселонском фестивале Sonar 17 июня, где их заявили как Time Machines. Открывающая концерт композиция называлась «The Industrial Use Of Semen Will Revolutionise The Human Race». К трио присоединился Оссиан Браун. Облаченные в белые меховые костюмы, созданные Николя Бауэри и Дэвидом Кабаре, они выглядели потрясающе и были похожи на нечто среднее между уомблами [186] и эскимосами. «Лондонские выступления мне понравились, – говорит Троуэр. – Приятно видеть, как Coil добиваются успеха в том, что, по моему мнению, должно являться неотъемлемой частью их сущности. Лучший момент был на лондонском концерте Time Machines, когда они вышли на сцену в этих странных меховых костюмах. Аудитория затаила дыхание, в зале чувствовалось большое напряжение, поскольку люди ждали, как Coil собираются представлять себя после столь длительного периода отрицания выступлений. Они медленно двигались по сцене, в зале послышались нервные смешки – казалось, реакция может быть какой угодно. Все выглядело то ли ужасающе претенциозно и напыщенно, то ли невероятно странно и восхитительно. Как только возникли опасения, что перевешивает первая точка зрения, они собрались в круг и обнялись, словно большие меховые младенцы. Зал расхохотался. В этот момент появилось четкое ощущение, что напряжение спало благодаря такому жесту юмора и уязвимости. С той минуты аудитория полностью оказалась в их мохнатых лапах!»
На Sonar к ним присоединился Уильям Бриз, и они начали вырабатывать то, что превратилось в основу большинства их концертных выступлений, – полуимпровизированную композицию «The Universe Is A Haunted House». Там же они встретились с композитором Карлхайнцем Штокхаузеном, открывавшим фестиваль. «Ребята из Coil, особенно Тайполсандра, были в полном восторге и, думаю, слегка перед ним благоговели, – рассказывает Бриз. – Тайпс очень серьезно изучает его творчество, а Слизи хотя и отрицает любые осознанные заимствования в недавних вещах вроде «A White Rainbow», записанных с помощью аналоговых инструментов, но все же признает его влияние – никто из музыкантов, серьезно занимающихся электронным творчеством, не может избежать влияния Штокхаузена. Во время антракта я поздоровался и спросил, не хотят ли они, чтобы их представили Штокхаузену после выступления. Штокхаузену такое внимание понравилось. Они быстро нашли общий язык; кажется, он знал, кто такие Coil. Музыку он не слышал, но, вероятно, заметил, что Coil находятся в верхней части списка фестивальных групп – мы были указаны как электронщики. Подчиняясь порыву и отчасти в шутку я спросил, не против ли он стать почетным членом Coil, объяснив, что это одна из первых серьезных экспериментальных электронных групп, и он оказал на всех нас влияние, и однажды мы бы могли что-нибудь сделать вместе. Это как если бы гастролирующий английский струнный квартет попросил Бетховена стать его почетным членом. Многие не понимают положения Штокхаузена среди современных немецких композиторов, но такое сравнение вполне уместно. Он оценил мой юмор, равно как и намерение его почтить, и с радостью согласился, начав расспрашивать Слизи о технике его работы. Кажется, Бэланс объяснил ему суть проекта Time Machines, и он его одобрил. Наконец он попросил альбомы и пригласил нас в гости в Кюртен. В память об этой встрече я сделал фотографию. Думаю, Бэланс был слегка удивлен происходящим, но он все понял. Далеко не каждый осознаёт изоляцию, в которой работают композиторы, однако Бэланс понимает такие вещи. Мне казалось, что Штокхаузен находится на том этапе, когда ему нравится быть в центре внимания. Его репутация была надежной, и я сказал Слизи, что мы бы сработались с ним лучше, чем Spooky Tooth с Пьером Анри [187]».
«Выступления очень отличались друг от друга, – рассказывает Браун. – В Лейпциге мы вышли на сцену и сразу ощутили спокойствие и сосредоточенность, а в других местах чувствовали себя агрессивно. Довольно потусторонний опыт. Вы пытаетесь общаться на самых разных уровнях и через самые разные ощущения. Вы из сил выбиваетесь, чтобы подобрать правильные благовония. Любые ваши причуды по-разному окрашивают и двигают звук. В этом есть что-то от избавления, очищения. После первого выступления в Фестивал-холле я чувствовал себя полной развалиной, а после второго расплакался». Второе лондонское выступление Coil в сентябре 2000 года напоминало дурдом. Группа облачилась в открытые смирительные рубашки и покрыла себя фальшивыми синяками и порезами. Впрочем, травмы Бэланса были настоящими. Из-за пьяного инцидента у него появился синяк под глазом. Сцену освещали вывешенные в ряд лампочки. Сценический образ Бэланса становился все безумнее, руками он махал так, словно отгонял невидимых насекомых. Это стало первым шоу из серии Constant Shallowness Leads To Evil, эксперимента по полной сенсорной перегрузке с пронизывающей плоть электроникой и световым шоу, кульминацией которого стала мигающая фраза «God Please Fuck My Mind For Good», взятая у Капитана Бифхарта из «Making Love To A Vampire With A Monkey On My Knee».
«Поверхностность ведет ко злу, – утверждает Бэланс. – Меня достали все газеты, я понял, что объем информации, который оттуда получаю, не стоит таких усилий. Думаю, из-за подобных вещей страдает все общество. То же происходит практически со всеми музыкальными журналами. Они больше ни о чем не рассказывают – скорее напоминают копии того, чем когда-то были. Это отпечатки самих себя. Вокруг сплошное караоке. Везде. Звездность против целостности и индивидуальности – слишком жуткий спектакль, чтобы в нем участвовать. Конечно, я должен следить за злом, то есть буду покупать глянцевые журналы. Это чистое зло, но они меня увлекают, практически добрый и злой ангел у вас на плечах: купи „Мир интерьеров“, не покупай „Мир интерьеров“».
«Не знаю, в нас ли дело или в загнивании всего вокруг, – добавляет Слизи. – Когда мы жили в Лондоне, ценности, выражаемые большей частью культуры, имели какое-то значение, но после переезда практически утратили его. Такое ощущение, что ценности The Sunday Telegraph и даже более здравых газет вроде The Guardian или The Independent стали поверхностными и мелкими. Не знаю, до какой степени это отражает наши собственные изменения, но я даже перестал подписываться на Wallpaper!» «Потребительское поведение в Лондоне – это способ выжить, – продолжает Бэланс. – Люди покупают журналы, чтобы не скучать в метро или компенсировать дерьмовый день, – все для выживания. И так вплоть до картин Дэмиена Херста, которые тоже всего лишь культурные успокоители. Ребенок плачет? Заткните его картиной Херста. Пусть он на время замолчит».
Дальнейшие гастроли свидетельствовали о продолжении работы Coil над своим образом. Для Бэланса и Слизи это стало вторым пришествием: пара возродилась как странствующие экзорцисты. После тура Shallowness последовала серия концертов Anarchadia. Тайпс в них не участвовал, посвятив время выполнению других обязательств, и его место заняли Клифф Стэплтон с колесной лирой и Майк Йорк с волынкой. Звук получился мощным, насыщенным ревущими кроманьонскими ритмами и осциллирующими потоками, вызывающими в памяти всенощные бдения композитора-минималиста Терри Райли. Музыка была сырой, мрачной, полной земных тайн и импровизаций вкупе с неожиданными старыми вещами из каталога Coil.
По возвращении Тайполсандры они обратились к нерегулярному программированию звука. Воодушевленные переизобретением себя в качестве концертной группы, они запланировали большое европейское турне на октябрь 2002 года. В сопровождении Пирса и Массимо, танцоров, найденных в немецком борделе, они отправились в трехнедельную поездку. Однако чем дольше они находились в дороге, тем слабее были представления. «Мы провели три шоу, которыми остались довольны, – признается Браун. – Гданьск, Стокгольм и Прага. В Стокгольме дали меланхоличный концерт в Fylkingen – такое „кетаминовое кабаре“». Исполняя кавер-версию песни Сонни Боно «Bang Bang», группа использовала местный рояль и старый модульный синтезатор Buchla. Остальная часть выступления содержала композиции, которые Браун называет «более эфемерными», вроде «Are You Shivering?» и «The Universe Is A Haunted House». «В Гданьске мы выступали в старой обветшавшей церкви, – продолжает он. – У нас возникли трудности с организаторами, которые беспокоились относительно содержания шоу. Они боялись, что на сцене могут быть обнаженные мужчины, – здание принадлежало католической церкви и сдавалось под перформансы с соответствующими договоренностями. В общем, если мы выкинем что-нибудь богохульное или неуважительное, организаторы больше не смогут использовать это место и им придется съехать. Церковь там все еще сильна, и довольно странно, что они
