В зале воцарилась напряженная тишина. Признаться, такие слова не часто приходилось слышать на застольях. Скобелев продолжал:
— Мы сейчас в солдатской компании, и пусть мои слова будут приняты вами без околичностей и иносказания. В то время, когда мы здесь собрались, на берегах Адриатического моря терпят насилие и горе наши единомышленники, отстаивающие свою веру и народность. Их именуют разбойниками и безжалостно расправляются с ними. Там, на родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки направлены в единоверные с нами груди…
Михаил Дмитриевич смолк, оглядел зал. Он видел устремленные на него взгляды.
Народы Балкан переживали трудное время. Русско-турецкая война, принесшая освобождение болгарскому народу от векового турецкого ига, явилась детонатором взрыва народного гнева на Балканах. Поднялись на борьбу греки, сербы, черногорцы, словены. Пламя освободительного движения охватило весь полуостров и продолжало разгораться, охватывая все большее и большее пространство. Против восставших народов были брошены правительственные войска Австро-Венгрии, Германии, которые действовали с решительной жестокостью.
— Я не договариваю, господа, — продолжал Михаил Дмитриевич. — Сердце щемит от боли. Но великим утешением для нас являются твердая вера и сила исторического призвания России. Так будем же верны этому призванию! Вот о чем я хотел здесь сказать…
В очередном номере «Ведомостей» тогда он увидел целую колонку, посвященную офицерской вечеринке и его выступлению. В витиеватых, чуждых ему выражениях безвестный автор излагал сказанное Михаилом Дмитриевичем, делая акцент на недоброжелательности генерала в отношении германского государства.
Прочитав, он отшвырнул газету:
— Чертов писака! Будь ты трижды неладен!
Вот уж он никак не думал, что его спич преодолеет Европу и отзовется в самой французской столице.
В назначенный час в номер генерала постучали. На пороге вырос высокий Николо.
— Все собрались, ждут вашего прихода.
Они поднялись в холл верхнего этажа. Обычно тихое и пустое, помещение на этот раз было заполнено. В креслах и на диванах расположились не только студенты, но и постояльцы гостиницы, желавшие поглядеть и послушать великого генерала.
При его появлении все встали, зааплодировали. Послышались голоса:
— Слава!
— Жить вечно герою!
— Да здравствует генерал!
Стефан услужливо подвинул стул к ломберному столику с ярко-зеленым сукном. Налил из графина воды.
— О чем, господа, будем говорить? — оглядел собравшихся Михаил Дмитриевич. Он видел устремленные на него полные внимания и интереса взгляды.
— Расскажите о себе!
— Как воевали на Балканах!
— О штурме Плевны!
Вначале беседа шла не очень гладко. Михаил Дмитриевич стремился наладить контакт с собеседниками, создать обстановку взаимности и доверительности. Мало-помалу таяла настороженность и отчужденность, послышался смех.
О себе он рассказал немного, не очень стал распространяться и о туркестанских делах, зато много и подробно говорил о том, как штурмовали Плевну, как стремительно наступали на Константинополь.
Ему задавали много вопросов, и он охотно, с чувством нескрываемого уважения отвечал.
Встреча уже подходила к концу.
— Считаю лишним, друзья мои, говорить о том, как меня глубоко тронули ваши сердечные заявления о вашей признательности и любви к России. Клянусь вам, что я действительно счастлив, видя вокруг себя юных представителей сербского народа, который первым поднял на славянском Востоке знамя освобождения славян. Спасибо, друзья!
Но тут поднялся один из студентов и, подбирая слова, спросил:
— Почему же Россия не всегда вовремя приходит славянам на помощь? Почему часто она опаздывает, и люди несут потери, вынуждены терпеть гнет насильников?
Вопрос был прямой и требовал полного откровения в ответе. Признаться, Михаил Дмитриевич его ожидал.
— Ну что ж, я объяснюсь с вами чистосердечно. Надеюсь, вы поймете меня и разделите мои соображения. — Он оглядел зал и, обращаясь к задававшему вопрос студенту, продолжил. — Да, Россия не всегда последовательна в своих действиях, в частности в отношении к славянским странам. Причина, как мне кажется, состоит в том, что как внутри, так и извне ей приходится вести войну с чужеземным влиянием. Мы, можно сказать, не хозяева в собственном доме. Да, да, господа, это действительно так. Чужеземец у нас везде. Руки его проглядывают во всем. И началось это издавна. Еще в Отечественную войну 1812 года в одном сражении отличился известный военачальник Ермолов. Решив наградить, император спросил его: «Чем, генерал, тебя отметить?» Тот ответил: «Ваше величество, сделайте меня немцем».
Поняв смысл ответа, студенты рассмеялись.
— Да, господа, это не шутка, а горькая правда. Мы — игрушка иностранной политики, жертвы иностранных интриг, рабы чужой силы. Бесчисленные и роковые влияния чужеземцев до такой степени парализуют нас, что требуется меч, чтобы избавиться от этих чуждых влияний.
— Кто же может повлиять на политику России? — послышался голос. — Какое из государств повинно в том?
— Я отвечу, назову этого пролазу, этого интригана и врага русских и славян. Это тот, кто руководствуется политикой. Вы все его знаете, это немец.
По залу прокатился гул согласия и одобрения.
— Повторяю и прошу помнить, что враг России и славян — немец.
— Но что из того следует? Каких последствий можно ждать? — подал голос Николо.
— Вывод один, господа. Дело так продолжаться не может. Неизбежна борьба между славянами и тевтонами. И она близка, поверьте мне. Это будет продолжительная, кровопролитная и страшная борьба.
Слова шокировали всех находящихся в холле. Это не ускользнуло от генерала. Как бы утверждая сказанное, он продолжил:
— Я убежден, что в конце концов победят славяне.
— Господин генерал, — поднялся Стефан. — Но как быть нам, сербам? Угроза уже у нашего порога. Что делать нам?
— Что делать — прямо не скажу, но могу уверить, что если попробуют тронуть государства, признанные европейскими договорами, хотя бы Сербию или Черногорию, тогда драться вы будете не одни! Россия в беде вас не оставит…
Уже на следующий день содержание беседы было достоянием парижских газет и произвело эффект разорвавшейся бомбы.
— Вездесущее племя! От них ничего не утаишь! — слал проклятия журналистам Скобелев.
Немцев он не любил хронически, с детства. Его первым гувернером был молодой, педантично вежливый, с неизменной подобострастной улыбкой Карл Христофорыч, который менторскими поучениями выводил его из себя. Меж учителем и учеником возникла неприязнь. «Ви не должен так делайт», — требовал Карл Христофорыч, и мальчишка, чтобы досадить, делал ему назло.
