Затем Троцкий поставил на голосование свою формулу. Она получила 9 Колосов «за» и 7 — «против». С этим 13 января Троцкий выехал в Брест. Но перед отъездом между Лениным и ним было твердо согласовано, что он будет «проводить» свою «формулу» только до момента предъявления немцами ультиматума, после этого — «сдавать».
17 января переговоры возобновились, а через 10 дней {78}делегация Центральной рады, которая, как мы знаем, фактически уже была изгнана с Украины, подписала с немцами и австрийцами мирный договор. Немцы получали миллионы пудов продовольствия в обмен на военную помощь Центральной раде для ее водворения в Киеве. Германские войска двинулись на Украину. Тогда Троцкий решил пустить в ход свою необычную «формулу». Советская делегация сделала следующее заявление: «Отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия со своей стороны объявляет состояние войны… прекращенным. Русским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту».
Немецкий генерал М. Гофман впоследствии вспоминал: «Все собравшиеся сидели безмолвно после того, как Троцкий окончил свою речь». Но ошеломленность продолжалась недолго. Глава германской делегации Р. Кюльман быстро пришел в себя и заявил: анализируя создавшееся положение, необходимо сделать вывод, что державы Четверного союза «находятся в настоящий момент в состоянии войны с Россией». Это означало, что немцы считают свои руки развязанными для начала наступления и вторжения в Советскую Россию. В этот момент Л. Троцкий и должен был «сдать», как было договорено с В. И. Лениным перед отъездом делегации в Брест. Но он не сделал этого. Сказались ли самоуверенность и самомнение Троцкого, посчитавшего, что немцы все же не решатся наступать? Побоялся ли он взять на себя персональную ответственность за подписание «похабного мира»? Проявилось ли его постоянное стремление между двумя дорогами выбирать собственную — третью? Оправдывал ли он свою позицию формальным отсутствием германского ультиматума? Трудно сказать. Скорее всего, сыграло роль все. Троцкий покинул Брест. На пути в Петроград его и застало известие о начале германского наступления. Почти не встречая сопротивления, немцы продвигались вперед, непосредственно угрожая Петрограду…
Теперь борьба в Центральном Комитете партии приняла поистине драматический характер. На утреннем заседании ЦК 18 февраля предложение о немедленном возобновлении мирных переговоров, на чем настаивал В. И. Ленин, было отклонено 7 голосами против 6. Но события шли так стремительно, что уже на дневном заседании того же дня соотношение голосов изменилось. При голосовании вопроса о немедленном заключении мира с Германией 7 членов ЦК высказались «за», 5 — «против» и 1 воздержался. Ранним утром 19 февраля в Берлин пошла радиограмма: «Совет Народных Комиссаров видит себя вынужденным, при создавшемся положении, заявить о своей готовности формально подписать тот мир, на тех условиях, которых требовало в Брест-Литовске германское правительство» {79}.
Но немцы продолжали наступать. Угроза нависла над Петроградом. По приказу Народного комиссариата по военным делам создавался Чрезвычайный штаб Петроградского округа. На улицах появились листовки с призывом (в том числе и к офицерам) вступать в ряды Красной гвардии. 22 февраля Совнарком опубликовал декрет «Социалистическое отечество в опасности!». «Наши парламентеры, — говорилось в нем, — 20(7) февраля вечером выехали из Режицы в Двинск, и до сих пор нет ответа. Немецкое правительство, очевидно, медлит с ответом… Германские генералы хотят установить свой «порядок» в Петрограде и в Киеве». Всем Советам вменялось в обязанность «защищать каждую позицию до последней капли крови» {80}.
В этот момент неофициальные представители стран Антанты и США Б. Локкарт, Ж. Садуль, Р. Робинс и др. активизировали свои усилия, направленные на то, чтобы удержать Советскую Россию в состоянии войны с Германией. На заседании ЦК 22 февраля Л. Троцкий сообщил о предложении французов и англичан оказать помощь Советской России, если она вступит в войну с Германией. Отсутствовавший на заседании ЦК В. II. Ленин прислал записку, в которой просил присоединить и его голос «за взятие картошки и оружия у разбойников англо-французского империализма» {81}. Семью голосами против пяти предложение было принято с условием, что сохраняется полная независимость советской внешней политики. Некоторые западные историки утверждают, что соглашение не состоялось, так сказать, по техническим причинам: сообщения из Москвы в западные столицы пришли якобы с большим опозданием. Не исключено, однако, что союзники просто пришли к мысли, что сама помощь окажется запоздалой. Трудно было в те дни поверить, что Советская власть устоит…
Наконец 23 февраля от германского правительства был получен ответ, содержавший еще более тяжелые условия, чем прежде. В соответствии с ними Советская Республика теряла всю Прибалтику, часть Белоруссии. Турции следовало отдать Карс, Ардаган и Батум. Советское правительство должно было провести полную демобилизацию армии, вывести войска из Финляндии и с Украины. На принятие этих и других условий давалось 48 часов. Формула «ни мира, ни войны» обернулась в конце концов новыми захватническими притязаниями немцев. Через несколько дней, на VII Экстренном съезде партии, В. И. Ленин назовет ее «глубокой ошибкой» {82}. «Тактика Троцкого, — говорил он, — поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным и мир не был подписан…» {83}
На заседании ЦК 23 февраля Ленин заявил, что «политика революционной фразы окончена. Если эта политика будет теперь продолжаться, то он выходит и из правительства и из ЦК. Для революционной войны нужна армия, ее нот. Значит, надо принимать условия» {84}. В острейших дебатах, продолжавшихся до 24 февраля, ЦК 7 голосами против 4 и при 4 воздержавшихся постановил немедленно принять германские условия. В ночь на 24-е состоялось пленарное заседание ВЦИК. Против принятия германского ультиматума яростно выступили меньшевики, правые и левые эсеры. Но 116 голосами против 85 при 26 воздержавшихся и 7 отказавшихся голосовать Совнарком получил полномочия на подписание мира.
Тяжесть германских условий была такова, что, как это следует из текста протокола заседания ЦК 24 февраля, вопрос о персональном составе делегации, которая должна была подписать этот несчастный, «похабный» мир, вызвал острые споры. Можно сказать, только в порядке партийной дисциплины в Брест были направлены Г. Сокольников (глава делегации), Г. Чичерин, Л. Карахан, Г. Петровский. А. Иоффе согласился ехать только в качество консультанта.
Ранним утром 25 февраля делегация покинула Петроград. Сумели доехать только до станции Новоселье, железнодорожный мост здесь был взорван. Где пешком, а где на ручной дрезине с трудом добрались до Пскова, уже занятого немцами. Только на другой день выехали в Брест. Германские представители встретили их надменно. В сценарии В. Логинова и М. Зархи, посвященном Чичерину, одна из героинь — журналистка, наблюдавшая встречу двух делегаций, говорит: «Я напишу, что здесь в Бресте столкнулись добро и зло. По одну сторону самодовольная и жестокая
