Верховного Совета СССР. Тогда я был Председателем Совета Министров республики. Выступая на пленарном заседании Верховного Совета СССР 30 мая 1989 года, я отметил: «Особо хочу сказать о Семипалатинском ядерном полигоне, действующем с 1949 года и начавшем взрывы сначала в атмосфере. Население вокруг с тех пор возросло в четыре раза. Но военные готовы убедить нас чуть ли не в полезности испытаний для здоровья людей. Мы понимаем, что это сегодня государственная необходимость. Но надо же провести настоящий глубокий анализ влияния атомных взрывов на окружающую среду и рассказать об этом людям». Чего только не приходилось слышать от военных! Они называли это покушением на самый главный стратегический объект, «попыткой нарушения обороноспособности Советского Союза». Стремились выставить меня в роли человека, «выносящего сор из избы», «набирающего политические очки». Для генералитета закрытие полигона представлялось кошмарным сном. Понятно, что в этом вопросе я столкнулся с мощным противостоянием центрального партаппарата, руководителей военно-промышленного комплекса, союзных министерств и ведомств и других представителей элиты. Нельзя забывать, что Казахстан в то время еще не был независимым государством, что он, как и все остальные республики, подчинялся строгой дисциплине Центра, особенно военно-промышленного комплекса. Москва открыто заявила, что либерализация не имеет отношения к сфере военно-промышленного комплекса. Все, кто помнит те тревожные годы, понимают, насколько рискованным был этот невиданный доселе шаг, потому что его значение выходило далеко за пределы одной республики.
Благодаря растущему авторитету Казахстана в масштабах Союза я во взаимоотношениях с военными ведомствами старался придерживаться убедительных, основательных и твердых принципов. Опираясь на эффективную поддержку общественных организаций и движений, мы стремились остановить безответственность любого ведомства в своих действиях на казахской земле.
Провалившийся августовский путч резко изменил обстановку. Сильное ослабление центральной власти я решил использовать для прекращения ядерных испытаний, если конкретно – приступил к делу закрытия полигона… Отступать было некуда.
Ну хорошо, закроем. Но как это сделать? Когда закроем? Можно ли договориться (в действительности – вынудить) по этому поводу с Москвой? Каким образом? Как подумаю, на самом деле для такого шага тогда наступил самый удобный момент.
В СССР сложилось удивительное положение. Партии уже не было. О президенте страны можно сказать, что он есть и в то же время нет его. Москва занята сама собой. Влияние Центра на союзные республики стремительно снижалось. Кремль окончательно потерял авторитет. Ельцин стал игнорировать Горбачёва. Стало быть, полигон надо закрыть именно сейчас, а не в другое время. Иначе…
Но для такого крупного и опасного шага необходима большая подготовка. Вопрос должен быть всесторонне обдуман. Хорошо, скажем, мы вынесем давление московского и казахстанского генералитета. Уговорим их расстаться с высокими должностями, зарплатами, дополнительными доходами. Но это лишь одна сторона дела. Военно-промышленный комплекс состоит не только из генералов. Нельзя забывать, что любое большое дело затрагивает интересы, судьбы тысяч людей. В городе Курчатове, к примеру, в свое время жили около 50 тысяч человек. Если полигон закроется, ученые и военные уедут, каково будет положение оставшихся людей? Ведь позднее в городе осталось всего около 10 тысяч человек. Думаете, для тех 40 тысяч человек, переехавших в Россию, найти работу, жилье, обустроиться было легко? Нет, конечно. Полагаете, руководство России желало, чтобы этот вопрос обрел еще большую актуальность? Конечно, нет. Хотя мы знали, что будет непросто, что наш могущественный сосед не поддержит, ясно представляли, какое будет оказываться давление… Но ради здоровья нашего народа, ради завтрашнего дня, ради укрепления независимости мы рискнули пойти на этот шаг. Рискнули и достигли своей цели.
24 апреля 1990 года Верховный Совет республики избрал меня Президентом страны. Это придало новый импульс работе, проводимой мной против полигона. Одним из первых дел, за которое я взялся, приступив к президентской деятельности, была подготовка к большой конференции на тему «Избиратели мира против ядерного оружия». Прежде всего необходимо было подготовить общественное мнение, особенно заручиться поддержкой международной общественности. Заинтересованность в этом намного превзошла наши ожидания. Конференция началась 24 мая и длилась три дня. Участвовали делегации почти из 30 стран мира. Финал конференции перерос в Манифестацию мира в Алматы. Проведение телемоста «Семей – Хиросима», впоследствии показ его записи по всему Советскому Союзу оказали огромное влияние на миллионы людей. Теперь к движению присоединилась вся республика. Куда бы я ни поехал, везде первым делом спрашивали о дальнейшей судьбе полигона. Усиление радиофобии достигло такой степени, что на одной из встреч мне задали вопрос: «Правда, что из-за последствий взрывов на полигоне город Семипалатинск может провалиться под землю?» А такие вопросы, как «Все родственники в Саржале болеют. Наверняка это влияние радиации», «Нам утверждали, что подземные взрывы безопасны. Значит, это не так?» и т. п., задавались постоянно. Народ был ожесточен. Особое значение приобрел многотысячный митинг, который провело движение «Невада – Семей» в Карауле, центре Абайского района. Участники митинга принесли с собой по камню и сложили рядом с возвышенностью Караултобе, где прошло детство Абая, искусственный холмик. Повсеместно проводились собрания по поддержке движения. Так, в Караганде соответствующую петицию подписали 130 тысяч шахтеров. В целом по республике число подписей превысило два миллиона. Думаю, нет нужды говорить о том, как Москва оказывала максимальное сопротивление этому движению, республиканскому руководству, поддерживавшему его. Меня часто вызывали в Москву, секретарь ЦК по вопросам обороны, руководители правительства увещевали как могли.
Для принятия решения о полигоне я посчитал нужным сначала заручиться поддержкой парламента.
Предварительно съездив на полигон, постояв в центре места, где произошел последний подземный ядерный взрыв (земля была черная, и лежали расколотые, казалось, еще теплые камни), я объявил о созыве специальной сессии парламента по обсуждению вопроса о закрытии ядерного полигона без согласия на то руководства СССР.
На сессию настойчиво просилась большая группа военных и ученых-ядерщиков. Было ясно, что они будут уговаривать депутатов не закрывать полигон, что руководители, генералы из Москвы будут сулить блага, говорить о безвредности ядерных взрывов и т. д., что это нужно для безопасности страны, чтобы не отстать от Америки… Но пустить их на сессию я не мог. В качестве экспертов высказалась лишь пара человек. Вопрос должен был решаться самими казахстанцами.
Обсуждение, начавшееся с утра, продолжалось до вечера. Были выслушаны мнения всех. Стало заметно, что «ядерное лобби» хорошо поработало с частью депутатов. В заключительной части не только некоторые депутаты, но и некоторые руководители Семипалатинской области (ярые противники испытаний) стали просить меня позволить провести несколько взрывов с целью получения серьезных материальных компенсаций для региона. Но таких обещаний и ранее было дано немало. Пустых обещаний. Да и неизвестен был завтрашний день Центра, дающего это обещание…
В
