утрам я совершала длинные прогулки по прекрасному, нетронутому войной городу и по его окрестностям. Маленькие церкви, украшенные статуями в стиле барокко, стояли на перекрёстках дорог, но знаменитого бамбергского всадника на соборе укутали в мешки с песком и его не было видно.
По вечерам мы все встречались в нашей гостинице и выезжали куда-нибудь в очень древней коляске, предоставленной в распоряжение Эрне, чтобы скромно где-нибудь поужинать.
Новости были ужасающими, и мысли и переживания о многих друзьях были содержанием наших разговоров.
К этому времени я получила от графини Мелани Бисмарк, жены Готфрида, письмо. Она просила меня навести через обергруппенфюрера М. справки о Готфриде, который находился во Флоссенбурге, в концентрационном лагере №…, бараке №…
Письмо Мелани было контрабандой вывезено из тюрьмы, – жёны, а часто и дети подозреваемых, также находились в тюрьме по причине «родственных связей с заговорщиком».
Так как семья Хойос обнаруживала до сих пор достойное восхищения спокойствие и, вероятно, продумала каждое из своих действий, я предположила, что обергруппенфюрер М. должен был узнать, где именно находится Готфрид. В Нюрнберге я не могла до него дозвониться, но мне было сказано, что ему передадут о моём звонке.
Два дня спустя, к вечеру, когда мы уже легли отдыхать, зазвонил телефон, и дежурный гостиницы сказал озабоченным голосом: «Я вас хочу предостеречь. К вам кое-кто идёт. Его невозможно было задержать». Это звучало зловеще, но, до того как мы смогли подумать об этом, уже раздался стук в дверь. «Открывайте! Тайная полиция».
Павел и я быстро оделись, и вот он уже стоял в комнате: полноватый мужчина средних лет с маленькими изучающими глазами и неподражаемой, похожей на горшок, шляпой на голове. (Всех агентов тайной полиции, будь то наци или коммунисты, можно сразу же узнать по их бросающимся в глаза своей нелепостью шляпам.)
Как будто бы мы ещё могли усомниться в его профессии, он отогнул лацкан пиджака, чтобы показать нам свой значок. Казалось, он пришёл один.
«Вы звонили обергруппенфюреру М.?» (Это звучало скорее как утверждение.) «Да. Я действовала по поручению моей подруги графини Мелани Бисмарк». – «Знает ваш муж об этом?» – «Да. Но он не имеет с этим ничего общего», – добавила я быстро, из страха, что Павел мог бы вставить что-нибудь. «Я имею поручение от обергруппенфюрера М., который находится в главной Ставке фюрера, спросить, идёт ли речь о чём-нибудь безотлагательном. В этом случае он вернется». – «Что вы понимаете под „безотлагательным?“» – «Если он вам нужен безотлагательно», – пояснил он. Я с облегчением вздохнула. Стало быть, обергруппенфюрер был настроен дружески, как мы и надеялись. Я сказала ему, что запрос не имеет непосредственного отношения к нам, и передала ему всё точно так, как поручила это Мелани. Он пообещал вновь прийти с ответом, что вскоре потом и сделал. Ответ был такой: «У Бисмарка всё в порядке и ему можно посылать посылки». Это сообщение я передала его жене.
Несмотря на многие месяцы, проведённые Готфридом в концентрационных лагерях, где он пережил много ужасного, он чудом выжил. После войны он вернулся к своей семье. Павел и я встретили его и Мелани ещё один раз. Я хотела его спросить, кто же был в действительности этот М., но ни у кого не было желания говорить об этом ужасном времени [19].
В следующий раз мы должны были встретиться несколько лет спустя, когда Готфрид и Мелани ехали на машине из Гамбурга на юг. Незадолго до того как они должны были прибыть к нам, их машина попала в аварию и они оба погибли…
Было трудно установить, что думал директор гостиницы об этих посещениях, но здесь уже были арестованы столь многие!
Может быть, он был настроен дружески по отношению к нам? Во всяком случае он оставался таким же приветливым, как и раньше, – даже тогда, когда над головой Эрне разразилась гроза. Это произошло для всех нас слишком неожиданно.
Нацисты ввели ряд новых праздников, прежде всего затем, чтобы заменить ими христианские. Они звучали «nach Walhalla [20]» и не находили отклика в народе, особенно в католических местностях и городах, таких как Бамберг.
Как командир родного полка, Эрне должен был держать речь об одном из таких новых праздников под названием Праздник солнцестояния – вместо привычного Рождества.
Под взрывы смеха он – при содействии фон Брауна и Павла – сочинил весьма «наперчённую» речь.
Когда настал день большого праздника, все местные бонзы собрались на трибунах, полк в полном составе построился, вокруг собрались жители города и другие зрители. Эрне стоял в полукруге развевающихся знамён и начал грубым голосом, который раздавался повсюду громче, чем какой-нибудь громкоговоритель: «…Как боец фронта, я познал войну на самой передней линии…».
При этом он как бы невзначай поигрывал своим Рыцарским крестом и, глядя на своих людей, добавил: «Я вижу здесь внушительное количество фронтовых орденов…» (Выпад против присутствующих нацистов, которые просидели войну в своих канцеляриях…) «Мы собрались здесь, чтобы отметить Праздник солнцестояния, но я должен признаться, что ни я, ни какой-нибудь другой боец фронта в этих рядах никогда не слышали о таком празднике. На фронте солдат знает только прекрасный христианский Рождественский праздник, вечный символ мира и надежды всех христиан – вдохновение и утешение для солдата…».
Среди присутствующих нацистских деятелей возникло ледяное молчание. Если даже они и медленно соображали, то даже и без гремящих аплодисментов военных и гражданских слушателей стало ясно, что всё происходит не так, как они этого хотели.
Государственной машине требовалось определенное время, чтобы прийти в движение, поэтому мы уже начали думать, что эта речь останется незамеченной или забытой под давлением более важных мировых событий.
Между тем от штаба полка потребовали послать одного делегата на трехдневный политический нацистский курс в Орденсбург.
Чаще всего такие курсы проводились в средневековых крепостях, что соответствовало образу мышления партии в стиле Вотана [21].
Эрне сказал Павлу: «Как командир, я могу отказаться от приглашения; Браун уже был, значит, очередь твоя».
Так и получилось, что Павел поехал на курсы.
Курсанты сидели рядами в классной комнате, и Павел использовал возможность хоть раз основательно прочитать «Майн кампф». «Лучше запомнить, что написал Гитлер, чем слушать, что повторяет этот идиот», – думал он.
Между тем учитель преподносил слушателям, кто является злейшими врагами Германии, а именно: епископ граф фон Гален, чьи замечательные письма ходили по рукам по всей Германии, австрийский канцлер Меттерних, который представлял собой ненавистную традиционную форму правления габсбургских времен и, наконец, конечно, евреи, чьё преследование оправдывало порабощение
