года. «Исходя из прошлого опыта, – писали в
Autocar, озвучивая, по сути, мнение и прогноз большинства, – германские машины, вероятно, снова окажутся вне конкуренции». [620]
В декабре 1937 года мсье Шарль прибыл из Парижа в Реймс на созванную AIACR предрождественскую встречу делегатов от автопроизводителей, намеренных заявиться для участия в серии Гран-при на предстоящий сезон. Встреча эта прошла на самом высоком уровне – с участием Нойбауэра, Фейерайсена, Костантини, Бугатти, Лаго, Мазерати и всех прочих фактических владельцев и/или глав команд. За пышной трапезой под сводами винных подвалов производителя шампанского Louis Roederer, они согласовали и утвердили окончательное расписание гонок на сезон 1938 года.
Открыть сезон в Европе решили по традиции уличной гонкой, – но не в Монако, как бывало раньше, а в провинциальном По на юго-западе Франции. Так заштатная в прошлом гонка разом обрела статус важнейшего Гран-при. Именно в По соперникам по новой формуле предстояло впервые предстать друг перед другом лицом к лицу, а командам предъявить небезосновательность претензий на доминирование их новых машин на протяжении всего сезона. Ну и, конечно же, от гонщиков там требовалось сразу же показать всю отточенность своего водительского мастерства и силу воли к победе. Назначенное на 10 апреля Гран-при По обещало стать настоящим испытательным полигоном проверки амбиций буквально во всех отношениях. [621]
Во Франкфурте 27 января 1938 года планировавшиеся рекордные заезды не состоялись из-за ветреной и дождливой погоды. Стало ясно, что утвержденная руководством Mercedes ради того, чтобы успеть обновить рекорды к открытию Берлинского автосалона, зимняя дата чревата массой дополнительных трудностей для гонщиков и команд. Руди коротал время в городе, в роскошном «Парк-отеле», распределяя время между Бэби и Нойбауэром. Выяснилось, однако, что еще и высокопоставленные нацистские чиновники требуют его внимания к своим персонам.
Роземайер же пока что и вовсе не прибыл из Берлина к старту на личном самолете по причине нелетной погоды. Элли тем временем отправилась выступить с лекцией в Чехословакию и взяла с собой их грудного сына. Приземлился Бернд уже затемно, ориентируясь по едва пробивающимся сквозь густую облачность посадочным огням. [622]
В аэропорту его встретил и отвез в город Карл Фейерайсен. Ехали они туда как раз по тому отрезку автобана, где Бернду предстояло назавтра защищать свои рекорды, если заезды состоятся. Отужинав с Карлом в ресторане «Парк-отеля», Бернд сразу же удалился в свой номер, чтобы лечь пораньше. Перед сном он созвонился с Элли и сообщил, что она вполне может успеть вернуться в Германию к заездам, если их отложат еще на день. «У нас дьявольски быстрая машина, сама убедишься!» – добавил он. [623]
Однако к утру ветры улеглись, а небо над Франкфуртом очистилось от туч.
Проснувшись спозаранок, Руди с Бэби еще до рассвета выехали из города на легковом «Мерседесе». В небе над ведущим к аэропорту автобаном висел будто застывший от мороза месяц, и все вокруг было покрыто толстым слоем пушистого игольчатого инея – и дорога, и сосны, и трава на разделительной полосе.
На подъезде к аэродрому темноту прорезали пляшущие лучи фонариков: это задолго до всех прибывшие механики Mercedes и Auto Union готовили машины к рекордным заездам. Главной задачей на предстоящий день было обновить принадлежавшие на тот момент Бернду рекорды скорости на дистанциях в километр и милю с хода.
Руди отыскал глазами Нойбауэра, и они какое-то время пообсуждали тет-а-тет перспективы предстоящих заездов, стоя подле своей «серебряной стрелы» со свастикой на фюзеляже сразу за крышкой кабины пилота. Мороз стоял такой, что каждая их реплика – будь то о готовности машины или приемлемости погоды – вырывалась изо рта в карикатурном облаке пара. В мертвенно холодных отблесках бледного лунного света машина походила на спустившийся с небес инопланетный космический корабль – не в последнюю очередь благодаря каплевидной плексигласовой крышке кабины вместо ветрового стекла и алюминиевым обтекателям такой же формы, скрывавшим все четыре колеса до самой земли, так что даже шин не было видно.
Уленхаут и его инженеры на славу поработали над доведением своей рекордобойной машины до совершенства – особенно в части ее аэродинамической стабилизации на максимальных скоростях. За счет удлинения шасси и изменения продольного профиля фюзеляжа на обеспечивающий бо́льшую прижимную силу им удалось полностью устранить эффект отрыва передних колес от земли, едва не стоивший Руди жизни при предыдущей октябрьской попытке.
Ровно в 5:00 утра Руди и его дублер Манфред фон Браухич проинспектировали автобан на обычном легковом автомобиле. Двигаясь с черепашьей скоростью, они высматривали малейшие шероховатости дорожного полотна и любые прогалины в ветрозащитном сосняке по обе стороны автобана, через которые мог прорваться предательский порыв бокового ветра. Особо уязвимым в плане боковой продуваемости оказался стометровый отрезок сразу после зачетной километровой отсечки, в начале последней трети дистанции гонки на милю, где с обеих сторон трассы оказалось редколесье.
К счастью, утро выдалось безветренное. Руди больше тревожили последствия ночного заморозка. Вернувшись на старт, он настоятельно заявил Нойбауэру, что необходимо подождать, пока взошедшее солнце не растопит иней на дорожном полотне. После этого Руди битый час нетерпеливо мерил неровными шагами парковочную площадку у ангаров для цеппелинов, где разбили свои временные лагеря обе команды. Наконец на востоке из-за гор показалось солнце. Морозный туман рассеялся, и на фоне засиневшего неба отчетливо вырисовались растопыренные пальцы ветвей сосен, плотно усаженные похожими на ворон зрителями.
К 8:00 утра растаяли и улетучились с дороги последние следы инея, и облаченный в гоночный комбинезон Руди, поцеловав Бэби как свой счастливый талисман, вышел к стартовой позиции на автобане, куда механики Mercedes уже выкатили его машину. Залепив воском уши, Руди взобрался в кокпит. После того, как механики захлопнули и проверили надежность крепления плексигласовой крышки кабины у него над головой, он стал выглядеть, как есть, живым покойником в дюралюминиевом, отполированном до блеска серебряном гробу на колесах, – и только от него теперь зависело сделать все возможное, чтобы восстать из этого гроба живым и с победой.
В 8:20, получив сигнал об их готовности от хронометристов, Нойбауэр зычно приказал: «Поехали!»
Механики приналегли на Mercedes сзади, и Руди, отжав сцепление, запустил двигатель и полетел вперед серебряной стрелой по автобану, переключая скорости и разгоняясь перед зачетным отрезком: 100 км/ч – 200 км/ч – 300 км/ч – 400 км/ч…
Пронзительно-визгливый вой компрессора взрезал ледяной холод зимнего воздуха. Трасса впереди сузилась до ясной четкости туннеля снайперского стрелкового тира меж слившихся в сумеречные стены сосен по обе стороны.
Руди пересек стартовую черту зачетного отрезка. Из «Мерседеса» выжат максимум. Остается пройти этот отрезок все так же
