Вскоре после мартовского нападения на президентский дворец Бош получил письмо из управления Роландо Масферрера, в котором говорилось, что сенатор организует в Гаване «Национальный антикоммунистический конгресс» в поддержку проводимой Батистой политики «против русских шпионов». К письму прилагался бланк квитанции для добровольного пожертвования, которую Бош должен был сам заполнить, вписав туда сумму, которую считал нужной отдать в поддержку мероприятия. «Средства на этот симпозиум мы собираем у сторонников нашего дела, — утверждалось в письме, — среди которых числим и вас». Проигнорировать подобное требования в сложившейся на Кубе ситуации было рискованным шагом, однако отваги у Боша было столько же, сколько и упрямства. Он передал письмо секретарю, бегло написав на верхнем поле: «Вернуть — с сожалением, что у нас нет возможности для сотрудничества».
По всей видимости, то, что Батиста обвинял Фиделя Кастро в принадлежности к коммунистам, не производило на Боша особого впечатления. Как-то раз в неопубликованной заметке он написал, что между коммунистами и военными диктаторами в смысле отношения к национальному бизнесу «разница невелика». Ни один предприниматель-капиталист никогда не смог бы поддерживать коммунистов, писал Бош, но и военную диктатуру ему поддерживать отнюдь не следует: У этих диктатур две экономические фазы. Поначалу диктаторы и их приспешники ограничиваются правительственными деньгами. Растрата служебных средств и расхищение фондов на общественные работы вполне удовлетворяют их жажду наживы. [Однако] на втором этапе этих фондов уже не хватает, и диктаторы начинают присваивать себе национальные предприятия. Подобных примеров не счесть.
Вероятно, Бош думал о Херардо Мачадо, который, будучи в 1920 годы диктатором Кубы, пытался вынудить президента «Бакарди» Энрике Шуга — тестя Боша — отдать ему половину акций компании. Возможно, он думал и о самом Батисте, который ненадолго взял «Бакарди» под контроль в 1943 году. Учитывая усугубляющуюся коррупцию в правящих кругах, панибратские отношения диктатора с главарями организованной преступности и его готовность игнорировать конституционные и юридические рамки, если бы Батиста решил снова двинуться против «Бакарди», его едва ли удалось бы остановить. Бош заключил, что любой предприниматель, желающий сохранить независимость, должен остерегаться диктаторов всех мастей. «Все мы должны поддерживать лишь одну политическую систему, — писал он. — Демократию».
Конечно, Бош ратовал в основном за интересы бизнеса, однако считал себя социально и политически прогрессивным. Кроме того, он был кубинским патриотом и в нескольких случаях выражал озабоченность тем, что американский капитал практически не оставил на Кубе места для развития национального предпринимательства. К весне 1957 года он заключил, что для восстановления демократии и конституционного правления на Кубе надеяться следует на Фиделя Кастро и его «Движение 26 июля». Кастро призывал к радикальным социально-экономическим реформам, однако в сущности его политическая программа незначительно отличалась от программ, которые предлагали политики по всему западному полушарию, в том числе Луис Муньос Марин, губернатор Пуэрто-Рико, которым Бош искренне восхищался. Кроме того, Бош все больше уверялся в своей правоте благодаря горячим сторонникам «М-26–7» среди своих друзей; в их числе был Фелипе Пасос, друг и деловой партнер Боша, один из самых авторитетных экономистов во всей Латинской Америке и обладатель репутации непримиримого борца с нищетой.
Однажды, когда Пасос был на работе в «Минера Оссиденталь», офис которой располагался в здании компании «Бакарди», он поднял глаза от письменного стола и обнаружил, что перед ним стоит лейтенант полиции. Офицер зачитал описание семейного автомобиля Пасосов, в том числе номер двигателя, и вежливо спросила Пасоса, ему ли принадлежит машина.
— Да, офицер, — сказал Пасос.
— Не одалживали ли вы ее кому-нибудь в последнее время? — спросил лейтенант.
За несколько дней до этого Хавьер брал машину, чтобы отвезти оружие связным из «М-26–7» в горах на востоке Кубы. Когда Пасос отказался отвечать, офицер сообщил ему, что машину нашли с грузом оружия, предназначенного, очевидно, для повстанцев в горах Сьерра-Маэстра. Пасос понадеялся, что все это означает, что его сына не поймали.
— Если вы не скажете мне, кому давали машину, мне придется вас задержать, — предупредил офицер.
— Исполняйте ваш долг, лейтенант, — ответил Пасос.
Его отвезли в полицейский участок, еще раз задали все эти вопросы — только на этот раз допрашивал Пасоса начальник полиции. Пасос снова отказался давать показания.
Он заключил, что полиция Батисты не хотела его арестовывать — если бы в этот момент выяснилось, что знаменитый экономист, бывший президент Национального банка, связан с Фиделем Кастро, это бы только упрочило авторитет Кастро. Вскоре Пасоса отпустили, но он был в полнейшей панике и понял, что теперь нужно будет продумывать каждый шаг. Так же считал и Пепин Бош, который всего за месяц с небольшим до этого дал Пасосам две тысячи долларов на оружие и боеприпасы.
* * *
Знойным субботним вечером в июне 1957 года пятнадцать известных сантьягских общественных деятелей и предпринимателей, не привлекая к себе излишнего внимания, собрались на ужин в загородном клубе Эль-Каней невдалеке от Сантьяго. По ночам вокруг города то и дело возникали перестрелки, поэтому никто не стремился выходить на улицу после захода солнца, и частный клуб оказался целиком в распоряжении ужинающих. Прошло всего две недели с тех пор, как были найдены тела четырех сантьягских юношей — их пытали, кололи ножами, затем застрелили, а трупы развесили на деревьях. В ответ на это тридцать одна церковная, общественная, профессиональная и социальная организация подписала заявление с требованием положить конец «царству террора Батисты» в городе. Между тем партизанские отряды «М-26–7» организовывали в городе отважные диверсии. Собравшиеся в загородном клубе обсуждали ухудшающуюся ситуацию в Сантьяго с приехавшим из США журналистом Жюлем Дюбуа из «Чикаго Трибьюн».
Среди организаторов ужина были Даниэль Бакарди и Пепин Бош. Даниэль в тот год был президентом Торговой палаты, — по примеру своего деда Эмилио, который руководил Торговой палатой Сантьяго в другой кризисный год — 1894. В число выдающихся santiagueros в загородном клубе входили и президенты местных Ротари-клуба и Лайонс-клуба, священник, возглавлявший Движение молодых католиков, ректор Университета провинции Ориенте, главы сантьягских ассоциаций врачей и владельцев баров. Кроме того, присутствовал и Мануэль Уррутия, сантьягский судья, который только что придал повстанческому движению законность — он вынес вердикт, что сто молодых сантьягцев, которые содержались в заключении по обвинению в «мятеже», действовали «соответственно своему конституционному долгу», когда с оружием в руках выступили против режима Батисты, поскольку «Батиста и его последователи узурпировали власть и незаконно удерживают ее».
