что королевская власть, власть несправедливости и деспотизма, сохранилась и после казни Карла I. Нейлор в 1659 году писал: «Невинный народ божий страдает не просто от натуры короля или епископа, а от господского, угнетательского, жестокого духа». Он вторит Уинстэнли и во многих других своих произведениях. Подобные же мысли встречаются в трактатах другого видного квакерского лидера — Эдварда Бэрроу. «Бедняки стонут повсюду под тяжкой рукой бесправия, — пишет он. — Нуждающиеся попираются ногами и угнетенные взывают об избавлении».
Это не значит, что квакеры во всем придерживались тех же убеждений, что и Уинстэнли. Они не так сокрушительно, как он, критиковали существующие порядки. Они не были сторонниками полного обобществления имуществ, совместного труда, коренного переустройства всей общественной организации. Они не пытались создать на пустующих землях коммуны. Основу мирового зла они видели не в существовании частной собственности, а в греховности людей, не желающих слушаться «слова божия внутри себя». И тем не менее они предлагали ряд радикальных мер борьбы с социальной несправедливостью, с пережитками феодального строя. Они требовали отмены штрафов и феодальных платежей лордам, предлагали использовать церковные земли, дворцы и поступления от десятины для обеспечения бедняков.
Их деятельность была проникнута духом взаимопомощи. Они делились друг с другом имуществом, едой и питьем. Фокс постоянно помогал бедным деньгами и предметами первой необходимости. Его заступничество за бедняков и стремление помочь им были безграничны. Стоит ли удивляться тому, что Джон Лилберн с его жаждой справедливости, честностью, заботой о правах народа присоединяется к движению квакеров? В 1656 году, незадолго до смерти, он пишет свой последний памфлет: «Воскресение Джона Лилберна, ныне узника в Дуврском замке»; там он рассказывает о своем «обретении света» — обращении в квакерство.
Движение квакеров, как раньше движения левеллеров и диггеров, вызывало страх и ненависть у господствующих классов. В изображении противников они выступают как «ниспровергатели», «сеятели мятежа», желающие «перевернуть мир вверх тормашками», «ядовитые» и «вредные типы», стремящиеся «вырвать с корнем и низвергнуть всякую власть». Один из изощрявшихся обвинителей уверял даже, что квакеры — «самые худшие подданные в мире, вынуждаемые самими своими принципами к тому, чтобы быть плохими подданными». И это несмотря на то, что «друзья», как и диггеры, постоянно заявляли о своем миролюбии и невмешательстве в дела «мира сего», отказывались носить оружие, сопротивляться избиениям и участвовать в вооруженной борьбе.
Власть имущие ненавидели квакеров за их свободолюбие, за смелые выступления против церкви, за радикальные политические взгляды. Главным авторитетом для «детей света» были не земные власти, а сам Христос, засиявший внутри; а это значит, что они в принципе отрицали и земные власти, и земные установления, в том числе и священное право частной собственности. Возмущали благонамеренных граждан и формы поведения квакеров, дерзкое выражение их протеста.
Ярость властей вызывал отказ квакеров от всяческих клятв и присяг, чрезвычайно распространенных в то время. Ни одна судебная процедура не обходилась без присяги на Библии. Но квакеры, памятуя известный евангельский призыв «не клянись вовсе», решительно не желали давать присяги по какому бы то ни было поводу. Очень многие попадали за это в тюрьму; на судебных разбирательствах велись бесконечные прения о том, следует ли класть руки на священную книгу; квакеры издавали специальные трактаты, где доказывали свою правоту. Они не посещали богослужений и собирались в частных домах, что давало повод подозревать их в заговорах и подготовке мятежей; они часто проповедовали на улицах и базарных площадях; не платили налогов; подобно диггерам, работали по воскресным дням.
Против квакеров принимались суровые репрессивные меры. Они особенно усилились начиная с 1655 года, после того как Кромвель ввел в Англии военно-полицейский режим майор-генералов. Англия была разделена на одиннадцать административных округов, во главе каждого был поставлен военный чин, являвшийся полноправным хозяином и владыкой над жителями.
Джеймс Нейлор в 1656 году был схвачен, подвергнут бичеванию, выставлен у позорного столба. На глазах у собравшейся толпы ему проткнули язык каленым железом и выжгли клеймо на лбу, а затем провезли по городу задом наперед на лошади. После этого Нейлор был отправлен в тюрьму, на каторжные работы. Члены парламента и «благонамеренные жители графств» требовали покончить с религиозной терпимостью и принять суровые меры ко всем сектантам и инакомыслящим.
В мае 1657 года Кромвель подписал новую конституцию — «Смиренную петицию в совет». От предложенной ему короны он не без колебаний отказался, но остальные предложения принял. Его титул отныне становился наследственным — он сам мог передать его, кому пожелает. Ему предоставлялось право назначить палату лордов из своих приближенных. Управление Англией приближалось к старому, веками испытанному образцу: единоличный глава, лорды и общины. Имущие классы добились своего: правительственный режим ужесточался.
И сразу же за подписанием новой конституции, в июне 1657 года, последовал указ парламента о возобновлении старого, еще во времена Елизаветы принятого статута о бродяжничестве. Лорды и общины постановляли, что местные мировые судьи и должностные лица могут поступать по своему усмотрению «со всеми праздными, распущенными и непокорными лицами, которых найдут бродягами, покинувшими свое место жительства… и не имеющими… определенных занятий». То есть местные власти получали возможность по произволу сажать квакеров в тюрьму и подвергать жестоким экзекуциям.
В том же июне 1657 года парламент принял «Акт о лучшем соблюдении дня господня», то есть воскресенья. Он устанавливал наказание в виде штрафа в пять фунтов стерлингов или полугода каторжных работ за нарушение богослужения в храме. Квакеров теперь могли законно преследовать за непосещение церкви, работу или передвижение с места на место в воскресный день. Преследования «друзей», получив законодательное подкрепление, усилились.
ПОВОРОТ
реследования усилились, но вряд ли это могло каким-то образом испугать или обескуражить Уинстэнли. Он терпел в свое время куда более жестокие гонения. И тем не менее оставался верным своим идеям, вновь и вновь возрождал колонию, засевал вытоптанную скудную землю, отстраивал хижины, писал жалобы и петиции… Возможно, он, несмотря на враждебность властей, часто бывал в эти годы вместе е квакерами и участвовал в их делах. Их взгляды были близки ему, их активность и несгибаемая стойкость привлекали. И, быть может, вскоре он стал бы активным членом «общества друзей», если бы в судьбе его вдруг не произошел значительный и, видимо, неожиданный поворот.
