Сузан Уинстэнли, его жена, о которой он не сказал ни слова ни в одном из своих сочинений на протяжении многих лет, вдруг снова вошла в его жизнь.
Можно предположить, что она с ведома и согласия (а может быть, и поддавшись уговорам) своего отца Уильяма Кинга решила вновь соединить свою судьбу с мужем. Как бы то ни было, в 1657 году Уильям Кинг передает свою небольшую земельную собственность — манор Хэм в приходе Кобэм в Серри — Джерарду и Сузан Уинстэнли. Они должны были пользоваться этой землей, а всю прибыль от нее отдавать Кингу и его жене. После смерти Кингов земля эта должна была полностью перейти во владение четы Уинстэнли и их потомства, буде оно появится на свет. Так значилось в завещании Кинга.
Это было значительной переменой в судьбе Уинстэнли. Из полунищего-полубродяги, некогда пасшего чужих коров поблизости от того же Кобэма, он превращался в хозяина небольшого манора, почти землевладельца. Правда, доход с земли шел не ему, а тестю — но только до поры до времени. Теперь Уинстэнли мог жить в господском доме, возделывать по закону доставшуюся ему землю, иметь пусть скромное, но свое хозяйство.
И резко меняется отношение к нему местного общества — землевладельцев, купцов, хозяев, чиновников. Те, кто раньше избивал его и его диггеров, тащил в суд, всячески вредил ему, не продавал хлеба, писал доносы, травил посевы, — теперь признают Уинстэнли за «своего». Он теперь для них «джентльмен», такой же, как и они, законный хозяин. Его назначают смотрителем дорог, наблюдателем, и даже церковным старостой кобэмского прихода. Он, видимо, рад послужить обществу. Эти мелкие должности поддерживают в нем уважение к себе и сознание своей полезности обществу. Он старается служить хорошо, быть справедливым и, конечно же, помогать беднякам — своим друзьям, кого он знал и любил.
Он жил на земле, работал собственными руками, выращивал хлеб и скот и мог бы быть совсем доволен своим положением, если бы все это не было только «для себя». Заветная мечта — вместе трудиться на общей, никому не принадлежащей земле, так и осталась мечтою. Но что поделаешь?
Он жил в том обществе, в котором суждено было жить; неравенство, угнетение, богатство и процветание одних в ущерб другим, влачившим полуголодное существование, несправедливость — все это продолжалось. Он не мог изменить законов сего мира, хотя в свое время сделал для этого все. Оставалось жить согласно данным законам, не позволяя им, однако, поработить дух и волю. И на том месте, куда поставила судьба, стараться жить так, как велит совесть.
Он в который раз начал новую жизнь — а начало всегда связано с некоторыми иллюзиями. Возможно, такой способ служения обществу какое-то время приносил ему удовлетворение, пока и эти иллюзии не были сожжены огнем реальной жизни.
По всей вероятности, он более всего был активен в 1659 году, когда для таких, как он, снова на краткий миг забрезжила впереди надежда.
Летом 1658 года, через год после принятия «Смиренной петиции», Кромвель тяжело заболел. Сказались месяцы, проведенные в седле среди болот Ирландии и суровых шотландских гор, сказалось тяжкое бремя власти и ответственности. Сказались и удары, постигшие его семью: в июне у Кромвеля умер внук, сын любимой дочери Элизабет Клейпол, а в начале августа в возрасте двадцати девяти лет скончалась и сама Элизабет от опухоли в мозгу. В середине августа он слег в лихорадке. Через неделю будто оправился, встал, даже участвовал в заседании Государственного совета. На следующий день выехал на небольшую прогулку и встретил квакера Джорджа Фокса. Они поговорили немного: Фокс и раньше имел доступ к лорду-протектору. И квакеру показалось, что дуновение смерти исходит от этого могучего человека. Он выглядел как мертвец.
И точно, на следующий день протектор слег снова, а через две недели, третьего сентября, между тремя и четырьмя часами пополудни стало известно, что Кромвель скончался.
В реляциях, разосланных по всем графствам, сообщалось, что сразу же после смерти «собрался совет и вскрыл письмо, скрепленное печатью лорда-протектора, в котором объявлялось, что лорд Ричард должен наследовать ему как протектор».
Письма, правда, никакого найдено не было, и дело о назначении Ричарда, старшего из оставшихся в живых сына Оливера Кромвеля, скрыто под покровом тайны. Некоторые свидетели уверяли, что протектор в последние дни жизни своей был так плох, что никого не мог определенно назначить своим преемником. А письмо, написанное им для этой цели несколько месяцев назад, бесследно исчезло. Но как бы то ни было, утром четвертого сентября лорд Ричард под звуки труб был провозглашен «полноправным протектором республики Англии, Шотландии и Ирландии, владений и территорий, ей принадлежащих». Вечером на Тауэр-хилле над Темзой загремели пушки, салютуя новому властелину.
Тридцатидвухлетний Ричард Кромвель — человек мягкий, сдержанный, приятный в обращении. У сильных отцов бывают такие сыновья: уступчивые, скрытные, безвольные. Ни умом, ни честолюбием, ни характером он не отличался. Интереса к политике или наукам не выказывал. Больше всего любил охоту. И этот сельский джентльмен явился самым подходящим кандидатом в протекторы для стремящихся к власти клик: верхушки офицеров, республиканцев, бывших членов «охвостья», новых кромвелевских лордов. Не умея противостоять борьбе этих клик, не чувствуя склонности к управлению государством, Ричард всего лишь через восемь месяцев после своего назначения под давлением ведущих офицеров армии распустил парламент и отрекся от власти.
И тут Англия забурлила. Поднялось движение за проведение тех реформ, которых не удалось добиться в сороковые годы. Многочисленные петиции идут в совет офицеров. Опять печатаются сотни памфлетов с предложениями «наилучшего устройства Англии». В разных слоях общества разрастается движение за созыв некогда революционного индепендентского Долгого парламента. Младшие офицеры армии, тысячи солдат, сектанты разного толка требуют отменить «Петицию и Совет» и созвать Долгий парламент.
Надежды на возможность демократических реформ вспыхивают снова. В ряде полков, как в 1647 году, появляются агитаторы, подняли голову и левеллеры. Но больше всего оживляется деятельность народных сект, самых угнетенных, беднейших слоев населения. Кто требовал созыва Малого парламента, чтобы он продолжил свою радикальную реформистскую деятельность. Кто призывал прекратить огораживания, отменить десятины, цензуру, установить религиозную терпимость.
Верные себе квакеры еще в апреле 1659 года подают властям петицию, где предлагают выпустить из
