Мне остается только надеяться, что Божье благословение не покинет нас и что моя семья, всегда проявлявшая ко мне большую привязанность, последует примеру моего старшего сына и не откажет в своей дружбе моей жене и детям, которые мне так дороги, зная, как я дорожу единством семьи, завещанным нам нашими дорогими родителями.
Александр».
Тот, кто прочитает это письмо непредвзято, без намерения заранее обвинить королеву Ольгу, тот поймет, насколько она была введена в заблуждение относительно положения в семье. На мой взгляд, это оправдательный документ для нее, ясно показывающий, что Государь не сумел или не захотел вникнуть в чувства своих законных детей и удовольствовался их послушанием, не заботясь о том, чего оно им стоило. Я уже писала и повторяю вновь: к тому времени в Государе ничего не осталось от прежнего человека. То, что он называл своим счастьем, деморализовало его, и эгоистические наслаждения затмили его разум. Слова Наследника после того, как он представил ему свою жену: «С того момента, как княжна стала вашей женой, мы знаем, что нам остается делать», — показались ему обыкновенными, и можно быть уверенными, что он ни на минуту не задумался, через какую бездну горя и отчаяния надо было пройти, чтобы произнести эти слова.
Что касается злосчастного письма королевы Ольги, которое я приведу ниже, то в нем нет ни малейшего возражения. Оно грешит лишь слабым стилем и детской сентиментальностью, доказывающими, что оба Вюртембергские Величества действовали наугад, не имея необходимой информации, которую можно было бы тверда и красноречиво противопоставить излияниям Государя. Во всяком случае, у них были добрые намерения, и это следует учитывать.
Ответ королевы Вюртембергской на письмо брата:
«Милый друг!
Можешь вообразить, с каким волнением я читала твое письмо. У меня было предчувствие, что с этим курьером придет важное известие. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, что твой выбор мог пасть лишь на достойную по своим сердечным качествам особу. Если она делает тебя счастливым, она имеет право на нашу признательность. И от всей души, но со слезами на глазах я бросилась на колени, чтобы в первый раз помолиться за вас обоих и за ваших троих детей. Ей предстоит выполнить прекрасный долг, а ты помоги ей сохранить простоту, чтобы она могла понемногу завоевать дружбу нашей семьи. Я привыкла быть искренней с тобой — если бы я была в Петербурге, я бы протянула ей руку и сказала: «Оправдайте наши ожидания». Да поможет Бог твоей жене! Благодарю тебя за доверие. И теперь, как всегда, ты можешь положиться на нас.
В память наших дорогих родителей будем верны тем чувствам, которые они нам внушали. Карл присоединяется ко мне. Твои дети расскажут, с какой любовью он говорил с ними о тебе.
Твои похвалы в адрес Саши и Минни радуют сердце. Разумеется, их положение не из легких, но в такие минуты проявляется подлинный характер.
Теперь, когда все вошло в свои рамки, от той и другой стороны требуется большая деликатность, главное — не торопить событий. Время — лучший помощник, плюс добрая воля» и т. д.
Говорят, это письмо было зачитано на заседании Государственного совета — Государь желал бы возвести его в ранг закона для всех и для каждого!..
Бедная бумажка! Она не заслуживала ни той чести, ни тех порицаний!
Что касается Великой княжны Марии Александровны, ее дочерняя любовь взяла верх над горем, и, хотя внутренняя борьба в ней продолжалась, ее переписка с отцом вскоре возобновилась в прежнем духе дружбы и доверия. Сколько раз Государь говорил мне об этом с глубоким удовлетворением. Он обожал письма своей дочери, написанные с умом и юмором, часто читал мне отрывки из них.
Надо отметить, что по поводу своего брака Государь писал также своему брату Михаилу на Кавказ. Текст всех этих уведомительных писем был примерно одинаков, с некоторыми изменениями. Так, видимо, в расчете на резкий и язвительный характер супруги Великого князя Михаила Николаевича он допустил в письме в некотором роде угрозу или предупреждение: «Что касается тех членов моей семьи, которые откажутся выполнить мою волю, я сумею их поставить на место».
— Это было написано явно для меня, — поделилась со мной Великая княгиня Ольга Федоровна, — но я не настолько глупа, чтобы махать революционным флагом перед лицом Израиля. Я думаю о карьере моих шестерых сыновей и сделаю все, что мне прикажут, но не более того. Я объявила сыновьям без обиняков, что Государь женился и что у него трое детей. Старшие поймут, а младшие пусть думают что хотят.
Младшие Великие князья Сергей и Павел находились в то время во Флоренции, и им Государь сообщил скорбную весть в последнюю очередь. Когда мы окончательно уверились, что удар им нанесен, наш страх за бедных детей удвоился. Нельзя было даже написать им, чтобы справиться, как они перенесли известие, потому что в ту пору приходилось опасаться всех и вся.
Однако Цесаревна как-то велела передать мне, что имеет верную оказию в Италию и что я могу передать с ней письмо к Великому князю Сергею, с которым я переписывалась.
Я поспешила воспользоваться ее предложением, поскольку переживала за молодого человека, зная его твердые религиозные взгляды. В молодости так легко поддаться чувству мятежности. В таком смысле я и написала ему, советуя принять испытание высшей стороной души и не слишком сосредоточиваться на личном горе. Письмо не задержалось у меня ни одной минуты, но я приведу несколько отрывков из его ответа:
«Очень благодарен Вам, милая графиня, за ваше дорогое письмо, которое меня глубоко тронуло и оказало мне большую поддержку. Вы можете представить, как я страдал последнее время, особенно при мысли о возвращении и о нашем будущем. И то и другое внушало ужас. Я возлагаю все надежды на Бога. Он не оставит нас. Тем не менее все отвратительно, непереносимо! Бедный Павел так подавлен горем! Могу заверить, что наш разговор с ним был удручающим и я сам удивляюсь, как я набрался мужества все сказать ему! К счастью, он понял, чего требует от него долг. Я часто думаю о Мари — мне бы хотелось увидеть ее и поговорить. Милая графиня, если бы вы знали, как тяжело заставить сердце не возмущаться — я борюсь с собой. Да, долг будет выполнен, но сердце мое навсегда разбито. Я стараюсь понять смысл Божественных слов: «Не моя воля, но Твоя да будет — и полагаюсь лишь на волю Божию» и т. д.
Мое беспокойство в основном касалось одного Великого князя Сергея, реакцию которого я могла предугадать почти наверняка, но я не представляла, как может воспринять известие о женитьбе своего отца Великий князь Павел. Он был еще так юн, и его малообщительный характер не позволял делать каких-либо заключений. Мне казалось, что связь его отца не была тайной для него, как и для брата. Им с детства доводилось видеться с княжной Долгорукой, которая, пользуясь отсутствием Государыни, приезжала на встречи с Государем во время его прогулок с младшими сыновьями в Царском или в Павловске. Не понимая еще значения этих свиданий, они инстинктивно возненавидели демуазель и иногда вслух выражали свою неприязнь, за что неоднократно имели строгий выговор от отца. Я надеялась, что воспоминания о том времени послужат подготовкой для Великого князя Павла и что благодаря его чрезмерной молодости беда заденет его меньше, чем старших. Но, увы, ничуть не бывало! Он не только все забыл и ни о чем не подозревал, но в своей невинности даже не знал о существовании связи и, таким образом, был поражен еще больше. При его хрупком сложении можно было серьезно опасаться за его здоровье. По прошествии времени я спросила Великого князя Сергея: что же они ответили отцу?
