описала свое состояние в последние секунды перед стартом гонки: «Слезы застилают глаза. Целую вечность тянется эта ужасающая минута, когда так и хочется взмолиться: Господи милостивый, ты же всемогущ, так яви же чудо – останови это безумие!» [727]
На трибунах разом умолкли громкоговорители, и гробовая тишина опустилась на толпы зрителей, вытянувшихся теперь в струнку, безотрывно всматривающихся в машины и с замиранием сердца ждущих… ждущих…
На первой стартовой линии Рене бросил взгляд налево, на Руди. Немец обернулся, и они долгое мгновение пристально всматривались друг другу в глаза. Другие гонщики также переглядывались попарно [728]: одни с кривыми улыбками, другие с каменными лицами. [729]
И грянул гром: завелась одна машина… вторая… все восемь! Будто судорога прошила воздух, и пульсация гулкого рева моторов заставила забиться в едином ритме сердца всех присутствующих. Гонщики поочередно газовали на холостых, все учащая их биение и будто выметая с трассы перед собою последних механиков и увитых лентами чиновников. Воздух густо наполнился выхлопными газами, будто «смесь разносортной летучей наркотической гадости с запахами от гуталина до консервированного ананаса разлилась окрест», выражаясь словами одного репортера. [730]
Руди еще раз проверил давление масла, работу тахометра, ход педалей, угол обзора в зеркалах заднего вида. Все в норме, и он на всякий случай немного помассировал бедро подбитой ноги, зная прекрасно, что боли он от нее он еще натерпится за сто кругов по кривым улочкам.
Рене сидел в кокпите строго прямо, будто аршин проглотил, и напряженно всматривался в готовящегося дать старт Фару. Стоя справа перед первой линией решетки, директор гонки взглянул на стрелки наручных часов. Пора. Подняв над головой французский триколор одной рукой, другую он выставил вверх и вперед, чтобы дать пальцами отсчет последних пяти секунд.
Рене крепче сжал рукоять переключения передач и придавил на газ. Delahaye забилась в пульсациях, передававшихся телу, и какофония ее звучания похожа была на аккорды финала восхитительно-волнующей симфонии. [731]
Пять… четыре… три… два… один!.. – толпа колыхнулась вперед, шеи зрителей вытянулись в направлении стартовой линии, – и Фару, как кнутом, стегнул флагом воздух. Рене отпустил сцепление, и Delahaye сиганула вперед, как дикая кошка из клетки. Руди рванул с места еще быстрее, оставив шинами своей «Серебряной стрелы» пару параллельных черных шрамов на асфальте, а в воздухе – запах паленой резины и шлейф пыли.
А вслед за парой лидеров с пронзительным визгом и ревом прогремел сводный ансамбль из еще шести машин.
Рене переключал передачи настолько быстро, что стрелка тахометра не успевала опадать и взмывать, – и мчался по излету прямой в конце Avenue du Bois Louis [732] и мимо первых секторов главных трибун.
На входе в плавный правый изгиб между трибунами и пит-лейном Рене отставал от Руди всего на два корпуса. Однако немец ловко задержал начало входа в этот поворот, а затем резко принял вправо, отсекая всякую возможность для обгона. Затем еще мини-прямая – и крутой Virage de la Gare, который Дрейус прошел впритирку к правому бордюру.
На выходе из этого виража его Delahaye завиляла было хвостом, но Рене ее быстро выровнял – и утопил педаль газа в пол в начале затяжного (по местным меркам) подъема по узенькому, но прямому проезду с громким названием Avenue Léon Say. Напором встречного воздушного потока голову плотно вжимало в подголовник.
Тут Руди начал ускользать от Рене, пожирая метры под колесами на подъеме по прямой чуть быстрее за счет большей мощности. Слева от них, цепляясь за острые уступы и пальмы склона, висели гроздья бесплатных зрителей разворачивающейся драмы, а над ними, перегнувшись через перила балюстрады – толпища честно заплативших за вход. Впрочем, легкие белые летние наряды и шляпы и тех, и других сливались для гонщиков в единый нерасчленимый светлый мазок на более темном фоне.
На этом подъеме Руди и Рене оторвались от остальных быстро и безоговорочно. Те из зрителей, кому посчастливилось занять места у самых чугунных оград променада при выезде с Avenue Léon Say в верхний город, с замиранием сердца взирали на с грохотом проносящиеся у них под ногами гоночные машины. Далее авеню ныряла под каменные своды арок опор моста Pont Oscar ведущего на Boulevard des Pyrenees. Первым в острую левую шпильку под мостом вошел Руди. Скорость его была столь высока, что колеса сцепления не удержали, и его изрядно занесло.
Следом в этот, по сути, мини-туннель занырнул Рене, но глаза его были достаточно натренированы, чтобы адаптироваться к быстрой смене света на густую тень и мгновенному вылету обратно на ослепительный свет. Стартовое нервное напряжение у него уже улеглось, и он был снова предельно собран. Дорога продолжала идти вверх, и на следующем крутом изгибе он отточенными до автоматизма движениями пробежался вниз-вверх по передачам. Завывания его мотора дробящимся эхом отражались от массивных каменных стен города. [733]
Не успел он толком разогнаться, как пора уже было снова тормозить перед импозантным монументальным серым зданием Лицея Луи-Барту. Virage du Lycée представлял собой даже не «вираж», а острейшую шпильку, которую приходилось проходить чуть ли не ползком. И на выходе из нее у «серебряной стрелы» Руди случилась «парализующая пробуксовка», по образному выражению одного журналиста. [734]
Теперь Рене шел за Руди вплотную, только что не втыкаясь носом в корму. Стоило Руди замешкаться с переключением передачи, как Delahaye неизбежно его протаранила бы.
Mercedes устремился вперед по плавно огибающему парк проезду Tour du Parc Beaumont [735]. Этот равнинный участок трассы вдоль парка был по обе стороны битком заполнен зрителями за хлипкими деревянными заборами-времянками, трещавшими под напором множества человеческих тел. Тут пара гонщиков миновала казино – обширное, кремового цвета здание с парой похожих на колокольни сводчатых башен по бокам. Оттуда они помчались по обложенному тюками соломы плавному полукругу вокруг пруда. Местные это рукотворное водное украшение паркового ансамбля называли «лебединым озером», однако в те выходные лебедям хватило благоразумия убраться подальше.
Главной особенностью второй половины паркового отрезка была шикана вправо-влево-вправо с заносами задних колес. Этот отрезок машины проходили под присмотром грозной статуи маршала Фердинанда Фоша, под командованием которого вой ска союзников провели в сентябре 1918 года решающее наступление, положившее конец Первой мировой войне [736]. Французский маршал и глазом не сморгнул при виде немца, преследуемого соотечественником.
Вскоре Руди устремился под гору, а Рене – следом за ним, пытаясь не отставать и думая не только о том, как удержаться в очередном повороте под уклон, но и о следующих своих
