зима кончилась, она оказалась такой жестокой для тысяч восточных беженцев, которые умирали в пути от холода, они слишком поздно отправились в путь, чтобы избежать встречи с приближающейся Советской армией.
Мама относилась ко всему по-спортивному, она организовала маленький тазик с горячей водой и мылась вместе со мной в продуваемом со всех сторон сарайчике. Мы разработали при этом весьма своеобразную технику мытья – экономную, но освежающую.
Мужчины занимались тем же: умывались под ледяной струей из шланга во дворе, брызгались и смеялись.
Хозяйка между тем приготовила нам завтрак: в огромной посудине ячменный кофе, парное молоко, свежее масло и даже мед стояли на столе – нас ждало праздничное застолье. В городах такого изобилия не было уже в течение многих лет.
Потом Павел долго обсуждал с Рене дальнейший путь. «Сколько километров в день мы можем проезжать?» – спросил он. «Около сорока, и то это только какое-то время, потом лошадям нужен будет отдых».
Пробило семь часов, когда мы отправились в путь. Павел шагал впереди, взяв с собой кого-нибудь из французов. Шерри семенил за ним, не отходя ни на шаг.
Наш бедный Малыш Луи опять расстраивался из-за своей жены, с которой он прожил в своём далеком Безье лишь несколько недель после свадьбы. В который раз он показал мне фотографию этой пышной красавицы. «Ничего страшного, если она тебя надула, найдешь другую. Мужчины в наше время очень ценятся», – утешали его товарищи.
Альберт был родом из Рокфора, родины всемирно известного сыра. Он вёл с Павлом длинную беседу о различных качествах и технологии производства этого сыра. Продукт выдерживается, как и вино, в подвале, и далее Альберт описал каждую ступень изготовления сыра в специальных выражениях. Значит, существует и сырный жаргон, подумала я.
Мой особый друг, обойщик мебели из Парижа, вздыхал с полным сочувствием, шагая рядом с повозкой. «Эти красивые вещи во дворце, о которых мы с вами так заботились, неужели они всё уничтожат?» – спрашивал он, качая головой при мысли о подобном варварстве, жалея также о своей работе в доме.
Папа из-за напряжения и волнений предыдущего дня, несмотря на ночной отдых, выглядел бледным, он был белым как мел. Его сердце было не совсем в порядке; наше сегодняшнее положение напоминало ему бегство из России и Литвы. Чтобы развеселить его немного, мы подшучивали над его долей: «Такой вид путешествия, кажется, стал для тебя не только привычкой, но и манией!».
На самом же деле мы оставались грустными и подавленными. Понадобится ещё время, прежде чем мы сможем сбросить с себя это угнетающее чувство изгнания.
Поднявшись по дороге в гору, мы оказались вдруг перед трактором, полным мужчин и женщин в трудно поддающейся определению одежде. На некоторых из них были полосатые костюмы с номерами на спине. Они сидели и лежали на горах багажа: кроме чемоданов и сумок, из этой кучи торчала швейная машина и лампа. Люди поставили трактор поперек улицы и остановились, чтобы перегородить дорогу. Потом они начали приветствовать нас по-коммунистически, поднимая вверх кулаки. Когда мы подъехали ближе, они увидели французский флаг, что побудило их отвести трактор в сторону, не обременяя нас больше.
Может быть, нас было слишком много, но на миг наше сердце сжалось. Эти люди составляли лишь авангард той волны, которая устремлялась на восток. Вероятно, многие из них были родом из восточно-европейских стран и находились теперь на пути домой. Русские, находившиеся среди них, не знали, во всяком случае, что дома для них не будет милости, даже если они и против своей воли были угнаны на работу в Германию. Так называемые «капо», которые в лагерях насаждали террор, имели вескую причину уйти от возмездия, так что при таких встречах было невозможно заранее знать, с кем имеешь дело.
Чем дальше мы ехали, тем чаще встречали мы такие группы, идущие на восток. Некоторые из них были совершенно пьяны даже рано утром и размахивали, улюлюкая, своими бутылками шнапса. Но увидев французский флаг, они оставляли нас в покое. Наши французы приободрились из-за такого внимания к их флагу, так как это внушало им чувство, что они снова стали уважаемыми гражданами.
В лесах мы неоднократно обнаруживали отдельных личностей, которые крались по чащобе, словно охотились за нами, – неприятное чувство. Мы держались тогда все вместе и лишь на открытой местности. Было невозможно увеличить скорость, хотя мы готовы были уже сами толкать нашу повозку, только бы скорее добраться до надёжного места отдыха.
Солнце становилось все жарче; мы наконец разглядели группу деревьев в открытом поле. Извилистая тропинка привела нас к желаемой тени, здесь мы растянулись под деревьями на продолжительный отдых.
Вечером опять благодаря деревенскому священнику мы устроились почти удобно: папа и мама – в чистой комнате, Павел, я и французы – на сеновале. С сеновала открывался вид на прилегающие поля, сюда проникало также много света и воздуха.
Мы были тронуты скромностью, вежливостью и вниманием наших спутников, так как они ни на минуту не отошли от своего дружески-уважительного тона, несмотря на радикальное изменение наших судеб. Каждое утро они приходили к Павлу, чтобы выслушать его указания. Во время еды и сна они незаметно удалялись. Со временем к ним возвратилась их жизнерадостность – они ведь были на пути домой! – и их шутки становились смелее, но тогда, когда оказывалась поблизости я, рассказчик тут же получал толчок в бок с предостерегающим взглядом в мою сторону: «Осторожно! Мадам!». И они снова держали себя в узде, в то время как я делала вид, что ничего не слышала, ценя их такт так же, как и шутку.
Однажды неожиданно мы натолкнулись на до сих пор пустынной лесной дороге на волну беженцев, направлявшихся на запад. Сначала тут и там были видны доверху нагруженные повозки, потом поток пеших: молодые женщины, толкающие детские коляски с младенцами, маленькие дети, сидящие на руках; ручные коляски, велосипеды, тянущие маленькие тележки, нагруженные багажом; среди них то и дело попадались перевязанные и хромающие солдаты, иногда опирающиеся на костыли, как будто они были вытряхнуты из больниц, как кубики из коробки. Некоторые немного отдыхали на нашей повозке, когда мы ехали рядом с ними. Один молодой парень с окровавленной повязкой выглядел таким жалким, что казалось, сейчас потеряет сознание. Глоток коньяка приободрил его; он рассказал нам, что Советы заняли Тюрингию, тысячи жителей этой земли были без предупреждения просто захвачены в плен. Беженцы, которых мы здесь видели, жили вблизи границы и успели убежать из своих домов с тем, что имели
