сборомъ со всѣхъ театровъ, зрѣлищъ и увеселений.
Тѣ, кто давно уже ратуютъ противъ этого учрежденія, доказываютъ, что оно ни сколько не уменьшаетъ нищеты въ Парижѣ, а скорѣе искуственно развиваетъ особаго рода профессіональное нищенство. Бѣдные, содержимые въ разныхъ пріютахъ и богадѣльняхъ, образовали какой-то привилегированный классъ, и сколько бы «Assistant publique» ни тратила милліоновъ на ихъ призрѣніе — социальный вопросъ отъ этого не двинется ни на одинъ шагъ. Другое дѣло — всѣ тѣ больницы и госпитали, какіе въ городѣ Парижѣ принадлежатъ вѣдомству общественной помощи. Но и тутъ, сравнительно съ тѣмъ, что вы найдете въ Германіи, въ Англіи — въ столичныхъ городахъ — въ Парижѣ, многое отзывается чиновничествомъ, формализмомъ и рутиной. Зданія большею частью старыя, пропитанныя міазмами, больничные порядки подъ стать зданіямъ. Болѣе искреннее участіе, связанное всегда съ иниціативою, замѣнено чиновничьей службой. Но не нужно забывать, что помощь и больнымъ, и немощнымъ, и обѣднѣвшимъ, и нищимъ не обставлена какими-нибудь сословными отличіями, а есть общее достояніе — по крайней мѣрѣ, въ принципѣ; а на практикѣ идетъ своимъ чередомъ то же кумовство и интриганство, какимъ проникнуто и во всей Франціи, и въ Парижѣ все то, что связано съ доставленіемъ какихъ бы то ни было мѣстъ и пособій.
«Руководящіе классы» мирятся и съ тѣмъ положеніемъ, въ какое поставлены всѣ обездоленныя и отверженныя женщины.
Нигде какъ въ Парижѣ и Лондонѣ, нужда въ видѣ женской уличной продажности, такъ рѣзко не выставляется на показъ, не исключая ни Берлина, ни Вѣны, ни нашихъ столицъ. Каждый вечеръ, каждую ночь и иностранцы, и сами французы могутъ видѣть воочію одну изъ вопіющихъ язвъ того общественнаго строя, противъ котораго и соціалисты и анархисты подкапываются съ двухъ концовъ.
Правда, въ Парижѣ это зрѣлище менѣе «ужасно», чѣмъ въ Лондонѣ, и потому только, что есть полицейский надзоръ. Но развѣ надзоръ, самъ по себѣ, не составляетъ нѣчто вопиющее? Цѣлый классъ женщинъ, доведенныхъ «благоустроеннымъ» и «культурнымъ» обществомъ до нравственнаго паденія, превращается въ какихъ-то паріевъ. Всякій полицейскій агентъ можетъ арестовывать ихъ, отправлять въ участокъ и ихъ сажаютъ и держатъ взаперти сколько заблагаразсудится. Но этого мало: имъ производятъ, по ночамъ, облаву точно зачумленнымъ собакам, и разъ полиция наложила на нихъ свою лапу — онѣ попадаютъ въ разрядъ уже на вѣки зачумленныхъ, онѣ обречены офищальной властью, съ согласія всего общества на обязательную торговлю собою, обставлеыную цѣлымъ рядомъ правилъ.
He одни анархисты и соціалисты давно возмущаются такимъ узаконеннымъ безобразіемъ, подобнымъ безправіемъ живыхъ существъ, и гдѣ же? — въ демократической республикѣ, гдѣ всѣ должны быть уравнены въ правахъ.
Одинъ изъ недавнихъ министровъ публичныхъ работъ тотъ самый Ивъ Гюйо, о которомъ я уже говорилъ— считается защитникомъ буржуазныхъ экономическихъ теорій и врагомъ соціалистовъ, но онъ — когда былъ еще просто публицистомъ и газетнымъ сотрудникомъ — выступалъ безусловнымъ противникомъ этой постыдной регламентаціи женскаго паденія въ книгѣ: «La prostitution réglementée».
Ho какъ же въ дѣлѣ проституціи — и помимо вопроса о полномъ безправіи цѣлаго класса женщинъ — можетъ быть иначе, если женскій трудъ въ Париже до сихъ поръ такъ плохо оплачивается?
Быть честной работницей — да вѣдь это значитъ получать ежедневно задѣльную плату, по крайней мѣрѣ, въ три франка, А многія ли получаютъ ихъ? При дороговизне, что такое три франка въ день? Это самая мизерабельная жизнь! И эти еще— аристократки ручного труда. А масса должна или умирать съ голоду, или довольствоваться задѣльной платой въ два и полтора франка въ сутки, или идти на улицу и продавать себя.
Прошло нѣсколько десятковъ лѣтъ, какъ была напечатана извѣстная книга Жюля Симона «L’ouvrièro». И этотъ старый идеалистъ никогда не былъ защитникомъ разруши тельныхъ теорій… А тѣ цифры, какия онъ приводитъ тридцать и больше лѣтъ назадъ — до сихъ поръ еще не потеряли своей роковой убѣдительности… И надо еще удивляться тому— сколько тысячъ молодыхъ дѣвушекъ въ Парижѣ просиживаютъ, не разгибая спины, по двѣнадцати часовъ въ день, и настолько неиспорчены, что выносятъ свою безысходную долю, за которой въ перспективѣ госпиталь и богадѣльня— въ лучшемъ случаѣ!
He правда ли: если вы бывали, хоть разъ, въ Лондонѣ, вы поражались вопиющим контрастомъ между сытыми и голодными болѣе, чѣмъ гдѣ-либо, и прежде всего, чѣмъ въ Парижѣ? Да и отправляясь впервые въ Англію, вы уже, вѣроятно, не мало читали объ ужасахъ лондонскаго пролетаріата и вамъ, можетъ быть, самимъ хотѣлось поскорее увидать эти ужасы, и вы долго после того сохраняли, въ своей памяти, фигуры тѣхъ оборванцевъ — мужчинъ и женщинъ — какие вамъ попадались въ Лондонѣ, не въ однихъ только народныхъ кварталахъ, а и на самыхъ изящныхъ улицахъ и перекресткахъ британской столицы.
Словомъ, это сдѣлалось общимъ мѣстомъ и нельзя сказать, чтобы, до сихъ поръ, контрастъ этотъ не существовалъ. И въ послѣднюю мою поѣздку, такъ же, какъ и во второй половинѣ 60-хъ годовъ, я наталкивался на тѣ же картинки пролетаріата и нищенства, принимающаго на берегахъ Темзы такой своеобразный и часто мрачный, отталкивающій оттѣнокъ.
Но это только «казовый конецъ», которымъ многіе туристы злоупотребляютъ для своихъ возмущенныхъ возгласовъ. Въ Лондонѣ, какъ столицѣ міра, точно такъ же, какъ и въ Парижѣ, нищета, бросающаяся въ глаза каждому любознательному пріѣзжему — только одинъ изъ симптомовъ все того же огромнаго соціальнаго вопроса, который назрѣлъ всюду къ концу девятнадцатаго столѣтія.
И чтобы быть сколько-нибудь безпристрастнымъ, надо и по ту сторону Канала, присмотрѣться къ тому какъ стоить дѣло между руководящими классами и массой трудового люда, считающаго себя и здѣсь, и тамъ обездоленнымъ, требующаго по сю и по ту сторону Ламанша, новаго общественнаго устройства.
Руководящіе классы или, лучше сказать, высшій привилегированный классъ въ Англіи — это нѣчто гораздо болѣе осязательное и крупное, чѣмъ во Франціи. Положимъ, «le tont Londres» (какъ называютъ французскіе хроникеры въ параллель къ тому, что составляетъ «le tout Paris») — есть также смѣсь англичанъ и иностранцевъ, титулованныхъ и буржуазныхъ, дѣльцовъ и авантюристовъ, людей свободныхъ профессій и разжившихся рантье. Ho изъ этой смѣси выдѣляется классъ, пользующійся неприкосновенно своими «правами и преимуществами». Кто никогда не бывалъ въ Англии и мало читалъ о ней, тотъ не можетъ даже составить себѣ понятія о томъ — до какой степени высшее сословіе держитъ, до сихъ поръ, въ своихъ рукахъ, недвижимую собственность всей Великобританіи.
Поѣзжайте изъ Лондона въ какомъ-угодно направленіи. Вотъ направо или налѣво ползутъ на пригорокъ кирпичные домики, выведенные въ ранжиръ. Это — англійская деревня. Русскій туристъ, мало знакомый съ англійскими порядками, подумаетъ, пожалуй, что это такая же деревня, какъ и у насъ, гдѣ каждый
