или очень богатыхъ, или вполнѣ обезпеченныхъ — и они служатъ мѣстнымъ интересамъ гораздо великодушнее чѣмъ это дѣлается въ Парижѣ и во всей остальной Францiи. Англичанинъ, какъ я уже говорилъ привыкъ тратить и онъ щедръ на всякаго рода помощь. Если онъ живетъ на доходъ съ своей земельной собственности или капитала, онъ считаетъ себя какъ бы обязаннымъ давать гораздо больше, чѣмъ французъ. Да иначе и не могло случиться въ странѣ, гдѣ правительство, до сихъ поръ еще, не вмѣшивается въ хозяйственную сторону національной жизни. Безчисленныя общины и учрежденія, госпитали, богадѣльни, пріюты, школы, амбулаторіи — поддерживаются въ Лондонѣ на добровольныя пожертованія. Если вы хоть разъ тамъ были, въ вашей памяти, конечно, сохранились эти вывѣски аршинными буквами, написанными на самыхъ стѣнахъ громадныхъ зданій благотворительнаго характера. Слова «voluntary contributions» были первыя слова, какія я въ 1867 г. читалъ на стѣнахъ, разъѣзжая по Лондону.
— Но гдѣ же — скажетъ вамъ любой французъ, изъ тѣхъ, кто охотники до обличенія своихъ сосѣдей — гдѣ же, какъ не въ Лондонѣ, да и вообще въ Англіи, вы найдете такое соціальное и экономическое неравенство? Вся эта хваленая конституція и общественная самопомощь сдѣланы для тѣхъ, у кого есть по крайней мѣрѣ пятьсотъ фунтовъ годового дохода.
И тутъ начнутся обычные нападки на британскій складъ жизни, не позволяющій человѣку безъ большихъ средствъ, ни получать высшаго образованія, ни добиваться правосудія иначе, какъ тратя очень крупныя деньги.
И каждый такой французъ правъ. Я помню, что тотъ же самый Артуръ Бенни, про котораго я говорилъ въ одной изъ предыдущихъ главъ — съ тихимъ юморомъ любилъ повторять мнѣ одну фразу, водя меня по Лондону — Англійскіе порядки хороши для того, у кого есть, по крайней мѣрѣ, золотые часы, но не совѣтую быть въ кожѣ тѣхъ, у кого нѣтъ даже и оловянныхъ.
Если оно такъ, то это указываетъ на безпощадное царство шиллинга и фунта стерлинговъ, гораздо болѣе безпощадное, чѣмъ какое мы видимъ въ жуирующемъ и въ развращенномъ Парижѣ?..
И да, и нѣтъ!
Бѣднякамъ, дѣйствительно, очень трудно подняться и выйти въ люди. Прежде чѣмъ рухнутъ всякаго рода привилегіи, для множества способныхъ бѣдняковъ нѣть никакой возможности добиться извѣстнаго положенія, диплома, мѣста И, въ то же самое время, сотенные и тысячные оклады и стипендіи получаются или наслѣдственно, или по старшинству людьми, принадлежащими къ извѣстнымъ учрежденiямъ и корпораціямъ. Уничтожить такой порядокъ вещей можно только тогда, когда всѣ эти остатки средневѣковья рухнутъ.
И, несмотря на то, даже самые закорузлые защитники наслѣдственныхъ, и всякихъ другихъ привилегій стали въ послѣдніе годы искреннѣе и серьёзнѣе заниматься положеніемъ рабочаго пролетаріата. Я уже имѣлъ случай сообщить, что теперь и въ самыхъ аристократическихъ кружкахъ не боятся призрака «французскаго» соціализма. Это даже модная тема въ лондонскихъ салонахъ, и англиканское духовенство, не менѣе французскаго, подалось въ этомъ направленіи, при чемъ, англійскіе духовные, какъ принадлежащіе высшей церкви, такъ и диссиденты, дѣйствуютъ свободнѣе, съ большей личной иниціативой, чѣмъ это возможно при католической іерархіи.
Но и тутъ является вопросъ: кого считать въ Лондонѣ и въ Англш вообще народомъ? Отвѣтить на этоть вопросъ точно такъ же нельзя будетъ, въ нашемъ русскомъ смыслѣ, какъ нельзя было, когда мы говорили о Парижѣ и Франціи.
Народа, по крайней мѣрѣ, для Англіи (Шотландіи и Ирландии мы касаться не будемъ), строго говоря, вовсе нѣтъ, даже въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ преобладаетъ сельское населеніе. Во Франціи крестьяне-мужики, хотя и не вызываютъ къ себѣ такого отношенія интеллигенціи, какъ у насъ, но все-таки же — огромный классъ въ семь милліоновъ собственниковъ, быть можетъ, единственное сословіе, какое сушествуетъ еще во Франціи, хотя оно и не имѣетъ сословныхъ правъ и преимуществъ. Оно всего больше тамъ сохранило коренныхъ простонародныхъ французскихъ свойствъ. Оно, съ эпохи Великой Революціи, захватило землю дворянъ и духовенства и жадно въ нее впилось. Французскій крестьянинъ считаетъ себя кореннымъ собственникомъ всей національной территоріи и постоянно стремится только къ тому, чтобы всякими средствами пріобрѣтать все новые и новые клочки земли отъ буржуа и отъ дворянъ-землевладѣльцевъ. Даже и французскіе фермеры сохраняютъ почти вездѣ крестьянскій пошибъ. Да и землевладѣніе во Франціи — гораздо болѣе доходная статья и для среднихъ, и для крупныхъ владѣльцевъ. Тамъ каждая ферма съ ея инвентаремъ представляетъ собою опредѣленный доходъ. Съ каждымъ новымъ срокомъ эти оброчныя статьи скорѣе поднимаются, чѣмъ падають въ цѣнѣ.
Въ Англіи, какъ мы сейчасъ видѣли, крестьяне или фермеры совершенно буржуазнаго типа — или работники, нанимающіе у владѣльца коттеджъ и клочекъ земли, или чистѣйшіе батраки, находящіеся въ такомъ же положеніи, какъ и всѣ пролетаріи фабричнаго или промышленнаго труда. Вѣроятно, въ теченіе двадцатаго вѣка въ Англіи, въ особенности около городовъ, вымретъ совершенно типъ крестьянъ. Да и теперь войдите вы въ любой крестьянскiй домикъ и вы не найдете ни въ образѣ жизни, ни въ одеждѣ, ни въ пищѣ, ни въ говорѣ почти что никакой разницы съ бытомъ увріеровъ, тутъ же гдѣ-нибудь въ верстѣ или въ двухъ отъ фабрики помѣщающихся внѣ города или въ городѣ.
И англійская интеллигенція не зашибается нашимъ народничествомъ, не приписываетъ особенныхъ нравственныхъ и гражданскихъ свойствъ и добродѣтелей сельскому населению но, насколько мнѣ приводилось замѣчать, руководящіе классы относятся къ сельскому люду съ большимъ интересомъ и сочувствіемъ, не считаютъ его совсѣмъ такимъ бездушно-хищническимъ, какъ во Франціи, готовы помогать его безграмотности, бороться съ пьянствомъ, устраивать всевозможныя общества для поднятія его благосостоянія, не менѣе, чѣмъ во всемъ томъ, что дѣлается англійскими обезпеченными и образованными классами для бѣдныхъ людей въ городахъ.
Но какъ бы тамъ ни смотрѣть на народъ — по-русски, по-франдузски или по-англійски — въ Лондонѣ вы сильнѣе, чѣмъ гдѣ-либо, наталкиваетесь на простонародную нищету. И, употребляя слово «простонародный», я долженъ сейчасъ же оговориться: это совсѣмъ не нашъ простой народъ, это западно-европейскій пролетарій въ самомъ трагическомъ смыслѣ слова. Разумѣется и тутъ масса состоитъ изъ мало развитаго, иногда. даже почти безграмотнаго люда. Но въ эту массу могутъ попасть и всякаго рода неудачники, отщепенцы, пожираемые тѣмъ минотавромъ, который въ столицѣ съ пятимилліоннымъ населеніемъ неминуемо долженъ поглощать сотни и тысячи жертвъ.
Бѣдность, а тѣмъ паче нищета! — это настоящее позорное клеймо въ Англіи. До сихъ поръ быть бѣднымъ (а еще болѣе быть нищимъ) — это значитъ въ Англіи признавать себя отверженцемъ, терять всякое право на сколько-нибудь уважительное отношеніе къ своей личности. Истый Джонъ Буль смотритъ на бѣдность, какъ на порокъ, вопреки нашей народной пословицѣ. А въ Лондонѣ нищета превращается въ своего рода наслѣдственное клеймо и бремя. Но рядомъ съ этимъ никакая страна
