на Пикадилли, на Оксфордъ-стритѣ, въ самый развалъ наряднаго движенія на Реджентъ-стритѣ, или по дорогѣ къ Гайдъ-парку — вы, на имперіалѣ омнибуса, могли присутствовать при безобразно пьяныхъ сценахъ… Весьма часто какихъ-нибудь двѣ ужасныхъ дамы, босикомъ, въ стоптанныхъ башмакахъ и съ грязными шляпками, сбитыми на затылокъ вступали въ рукопашный бой и прохожіе никогда ихъ не разнимали, а полисмэны оставались довольно равнодушны къ этому зрѣлищу до тѣхъ торъ пока не показывалась кровь на физіономіяхь сражающихся мегеръ.
За нѣсколько недѣль пребыванія моего въ сезонъ 1895 г. мнѣ не удалось видѣть ни одной такой сцены; но я не рѣшусь сказать, чтобы мѣстъ пьянства, т.-е. кабаковъ, стало меньше и въ бѣдныхъ кварталахъ, и въ самыхъ нарядныхъ. Они прежде назывались «дворцами джина», а теперь большею частью, на американскій ладъ, превратились въ то, что называютъ «Bar». По внѣшней отдѣлкѣ, особенно въ мѣстностяхъ около Пикадилли и Лейстеръ-сквэра, они стали еще наряднѣе, чѣмъ это было въ концѣ 60-хъ годовъ. И пьянство въ нихъ приличнѣе. Постойте на перекресткѣ хоть съ полчаса и слѣдите внимательно за тѣми, кто выходитъ и кто входитъ въ такія заведенія — и вы увидите, что преобладать будутъ джентльмены, хорошо одѣтые мужчины, а вовсе не оборванцы. Даже и въ Истъ-Эндѣ, въ мѣстности Уайтъ-Чапелъ, кабаки теперь стали приличнѣе — и надо опять спускаться въ притоны и трущобы около рѣчныхъ доковъ, чтобы видѣть настоящее лондонское пьянство мизераблей. Съ однимъ русскимъ постояннымъ корреспондентомъ одной изъ нашихъ газетъ я въ іюнѣ 1895 г. походилъ по самымъ народнымъ улицамъ Истъ-Энда, омраченнымъ памятью о томъ извергѣ, который такъ до сихъ поръ и не попался въ руки правосудія — о знаменитомъ Джекѣ потрошителѣ. Можетъ быть, онъ, и въ это время, погуливалъ по тѣмъ же закоулкамъ и проникалъ къ несчастнымъ женщинамъ, изъ которыхъ онъ сдѣлалъ себѣ звѣрскую спеціальность.
Двадцать пять слишкомъ лѣтъ прошли не даромъ для лондонскаго бѣднаго трудового населенія. Сытые сдѣлали для голодныхъ по доброй волѣ и собственному почину больше, чѣмъ въ Парижѣ. Я посѣтилъ тотъ «Народный Домъ», о которомъ, въ послѣднее время, много писали и у насъ. Ничего подобнаго нѣтъ въ Парижѣ. И созданіе одного такого мѣста для отдыха, чтенія и художественныхъ удовольствій трудовои массы достаточно, чтобы показать, что у нѣкоторыхъ богатыхъ людей Англіи есть, дѣйствительно, великодушное желаніе дѣлать для меньшей братіи очень много. Вообще, какая бы то ни было благотворительность — можетъ ли она отклонить роковую борьбу между трудомъ и капиталомъ?..
А пока несомнѣнно, что въ огромной части города бѣдный людъ можетъ каждый день приходить въ обширную читальню, стало-быть, зимой сидѣть въ тепломъ помѣщеніи, a no вечерамъ слушать музыку, пользоваться концертами, гдѣ участвуютъ хорошіе артисты, иногда даже знаменитости. Дѣдъ такое учрежденіе для десятковъ тысячъ бѣднаго люда есть противовѣсъ одичанію и пьянству. Поддерживая привычку жизни на міру, развивая потребность въ чтеніи и въ ощущеніяхъ изящнаго, оно скрашиваетъ, несомнѣнно, жизнь каждаго пролетарія, и холостяковъ, и женатыхъ, позволяетъ находить внѣ своихъ тѣсныхъ и нищенски обставленныхъ жилищъ многое такое, что доступно было до сихъ поръ только богатымъ людямъ.
Общедоступность такого Народнаго Дома — великое дѣло. И такой же общедоступностью проникнута идея того, что теперь въ Англии, и не въ одномъ Лондонѣ, называютъ «расширеніемъ университетскаго образованія» (University — Extension Society). Раньше, чѣмъ въ какой бы то ни было странѣ европейскаго запада, въ Англіи университетская интеллигенція сама пошла навстрѣчу духовнымъ нуждамъ беднаго трудового люда и даетъ теперь каждому лондонскому пролетарію возможность слушать даровые курсы, получать и общее, и спеціальное образованіе. Это движеніе имѣетъ за собою великую будущность. Если оно не разрѣшаетъ всего соціальнаго вопроса, то во всякомъ случаѣ указываетъ на то, что теперь въ одной изъ передовыхъ странъ Запада самый развитый умственно классъ общества созналъ свою нравственную обязанность помогать просвѣщенію массы, не дожидаясь того, чтобы офиціальныя власти откликнулись на это. Такъ и должно было случиться, именно въ Англіи, гдѣ самопомощь и общественный починъ идутъ впереди всего, гдѣ до сихъ поръ почти все школьное дѣло носитъ на себѣ частный или общественный характеръ, а не офиціальный какъ это видимъ во Франціи, и въ Германіи, и въ Россіи.
Меня познакомили также съ однимъ изъ домовъ Энда, гдѣ живетъ такъ называемое «университетское поселеніе» (settlement). Вотъ уже двадцать лѣтъ, какъ въ Оксфорде и Кэмбриджѣ возникло дѣло, проникнутое идеей сближенія съ лондонской трудовой чернью, съ цѣлью работать надъ разрѣшениемъ рокового соціальнаго вопроса. Такое «поселеніе» состоитъ изъ образованныхъ мужчинъ и женщинъ. И мужчины-поселенцы почти всѣ учились и воспитывались въ колледжахъ Оксфорда и Кэмбриджа. Домъ, существующий въ лондовскомь бѣднѣйшемъ кварталѣ Бетналл-грин такъ и называется «Oxford House», есть и женское отдѣленіе его, подъ названіемъ Маргарет-гауз. И въ десять лѣтъ это «университетское поселеніе», находящееся прямо въ связи съ движеніемъ, которое вызвало къ жизни популяризацію науки въ рабочихъ кварталахъ Лондона, сдѣлало уже очень многое. Руководятъ имъ люди религіознаго направленія. Это какъ бы своего рода англійское «толстовство», но безъ всякаго аскетизма, безъ отрицанія науки, культуры, всѣхъ преимуществъ образованія и матеріальнаго довольства. Англійскіе народолюбцы одушевлены самымъ искреннимъ желаніемъ: всячески помогать темной трудовой массѣ; но не какъ диллетанты благотворительности, не какъ чопорные джентльмены, а какъ настоящіе друзья бѣднаго люда, живущаго посреди нихъ, какъ сосѣди, совѣтники и сотрудники во всемъ, что можетъ только поддержать его и скрасить его жизнь.
И въ какихъ-нибудь десять лѣтъ этимъ «университетскимъ поселеніемъ» Истъ-Энда заведено множество всякаго рода обществъ, клубовъ, кружковъ для взрослыхъ, дѣтей и подростковъ. Влияние на всѣ стороны быта пролетаріевъ оказывается самымъ благотворнымъ: пьянство уменьшается, одичалость и заброшенность также, досуги скрашены посѣщеніемъ читаленъ, спектаклями, лекціями, экскурсіями за городъ. И все это проникнуто принципомъ личнаго учасгiя, потребностью уйти въ матеріальныя и духовныя нужды меньшей братіи.
Но и тутъ я еще разъ спрошу: даже такое прекрасное по идеѣ дѣло, какъ «университетскія поселенія» — могутъ ли они сколько-нибудь разрѣшить соціальный вопросъ? Они показываютъ во всякомъ случаѣ, что англійская интеллигенція гораздо великодушнѣе относится къ трудовому и бѣдному народу, чѣмъ французская. Въ университетской сферѣ Англіи, а не Франции явилось это движеніе въ сторону бѣднаго и одичалаго народа лондонскаго Истъ-Энда. Оно служитъ какъ-бы символомъ того, что руководящіе классы и въ такой странѣ, какъ Англія, гдѣ все держится за сословное и матеріальное неравенство, сытые и обезпеченные люди сами жаждутъ подвига и плодотворнаго сближенія съ неимущими.
Поразспросите вы одного изъ такихъ членовъ «университетскихъ поселеній» лондонскаго Истъ-Энда — и онъ вамъ прежде всего скажетъ, что пять шестыхъ бѣднаго трудового люда британской столицы состоятъ изъ поденщиковъ и мелкихъ рабочихъ, не
