Всегда находится некая странная дама, способная нарушить его одиночество и помешать ему спать. Его полуостров напоминает округ Йокнапатофа (родной сердцу Фолкнера): между морем и рекой мы позволяем себе плыть на виноградной лозе, как в старых романах, наполненных ароматом столиков для гриля из акации. У Антуана крадут книгу «Даймлер уходит» Фредерика Берте, потому что у некоторых клептоманов несомненно хороший вкус. Книготорговец-отшельник, заворачивающий свои книги в кальку, и есть сам Ольдер, умеющий наводить на слова такой блеск, словно каждая его страница была рождественским подарком.
Номер 13. «Автоморибундия» Рамона Гомеса де ла Серна
(1948)
Редко случается, чтобы я так страстно влюблялся в книгу. И чтобы любовь оказалась настолько глубока, что я уже понимаю, что стану перечитывать «Автоморибундию» не только через пять, десять и пятнадцать лет, но и через пять, десять и пятнадцать минут, и не перестану просматривать ее до самой своей смерти. «Автоумирающим» является не только Рамон Гомес де ла Серна, но также вы и я, таково человеческое предназначение: мы ходячие умирающие, и лучше признать это с радостью, чем гнить всю жизнь, стремясь избежать нашей смертности. Я настолько люблю этого человека, что он вызвал у меня желание выучить испанский, чтобы читать его на языке оригинала.
Рамон – Сервантес XX века, а его «Автоморибундия» – гениальное нагромождение, распространитель мастерства, книга-монстр, подобная «Опытам» Монтеня: тысяча страниц жизнеописаний, воспоминаний, протеста, поэзии, нищеты и гордыни. Трудно поверить, что пришлось ждать семьдесят два года, чтобы перевести во Франции столь же важное произведение, как «Книга непокоя» Фернандо Пессоа. И что оно до сих пор не переведено ни в Германии, ни в Англии, ни в Италии! Позор! В тот миг, когда вы откроете этот шедевр, ваша жизнь изменится. Заверяю вас, что я не набиваю ему цену. Из огромной автобиографической книги можно почерпнуть все что угодно.
Рамон Гомес де ла Серна (1888–1963) – необыкновенно одаренный сумасброд, испанский распутник, прославившийся сто лет назад изобретением грегерий, своего рода метафорических афоризмов, которые Валери Ларбо переводил как «выкрики». (Пример: «Боль в шее повешенного неизлечима». Или «Континенты – это каменные облака». Или «Можно сказать, что L пинает ногой букву, которая следует за ней».) Свою первую книгу он опубликовал в шестнадцать лет, читал лекции, сидя на цирковой трапеции или забравшись на слона, писал только красными чернилами. Однажды вечером он украл газовый фонарь и принес его домой, чтобы испытать ощущение, будто он всегда находится на улице. В 1910-х и 1920-х годах он каждую субботу с десяти вечера до пяти утра царил в мадридском авангардном кафе Pombo. Оказавшись в изгнании в Буэнос-Айресе с 1936 года до самой смерти, он превратился в автора, который вернулся к своим выдумкам. Он понимает, что его «мемуары умирающего» – книга последнего шанса. Он написал ее в 1948 году, в возрасте шестидесяти лет, когда ему уже было нечего терять, кроме всего. Ни на одной странице книги нет ни единой банальности. Публикация такого «кирпича» в октябре 2020 года превратилась в унижение для всех французских писателей, уже сломленных закрытием баров. Это целый поток разума, печали, ясности и вдохновения. Когда человек открывает свою душу, он сам становится книгой.
Пока я с жадностью перелистывал страницы его невероятной жизни, я по почте получил новую книгу Мануэля Виласа «Алегрия». И принялся бегло просматривать их поочередно: немного Рамона на завтрак, немного Мануэля на полдник, и вскоре оба испанца меня околдовали. Я был им бесконечно признателен за их свободу. Не хотелось бы делать поспешных обобщений… но все же мне кажется, что испанские писатели в большей мере обладают свободой и способностью выдергивать себя из классической повествовательной структуры, чем мы, французские писатели. Они ведут свое происхождение от Сервантеса, безалаберного изобретателя современного романа: нарушение порядка их совершенно не напрягает, скорее наоборот. У Гомеса де ла Серна и Виласа есть нечто общее: они ничего не придумывают, но, рассказывая о своей жизни через отступления, окольные пути, искренние заблуждения и мифоманские воспоминания, они воссоздают жизнь во всем ее богатстве. Необъятный, удивительный, злосчастный путь, усеянный кознями, непониманием, одиночеством и тщеславием. Бурный поток переживаний. Я им завидую, поскольку упорствую в кропотливом выстраивании планов, в том числе и для данного рейтинга.
Номер 12. «Путешествие вокруг моей комнаты» Ксавье де Местра
(1795)
Это шедевр самоизоляции, жемчужина стиля, удивительная похвала затворничеству. «Путешествие вокруг моей комнаты» Ксавье де Местр написал в возрасте двадцати семи лет. Он тогда находился под арестом в крепости Турина из-за участия в дуэли с пьемонтским офицером по имени Патоно де Мейран и решил изучить каждый закоулок своей золотой тюрьмы. Этот текст опубликовал в 1795 году его гораздо менее фривольный старший брат философ Жозеф де Местр. В течение сорока двух дней, породивших сорок две главы, Ксавье де Местр стремился наглядно объяснить нам то, что знают все монахи трапписты: вынужденная неподвижность освобождает душу. Следует отметить, что его комната оказывается куда роскошнее одиночной камеры в тюрьме Санте. Он вглядывается в каждую деталь портрета мадам де Хоткастль на стене, наслаждается комфортом своей мягкой постели, разваливается в кресле, поддерживает огонь в камине, ведет диалог со своим лакеем Джоаннетти и гладит свою собаку Розину.
Но, главное, у него есть библиотека, которая позволяет ему улететь дальше, чем на воздушном шаре (десятью годами ранее, в своей родной Савойе Местр стал одним из первых навигаторов на шаре братьев Монгольфьер). Мечтания одинокого затворника превращаются в наслаждение скромным гедонизмом: ночи он проводит, выбираясь из изоляции посредством сновидений, а дни – присматриваясь к своему лицу в зеркале и к своей душе на потолке. Господин де Местр разрабатывает юмор заточения и клаустрофилию памяти. Чем меньше мы двигаемся, тем лучше вспоминаем. Утонченный аристократ и импровизированный метафизик великолепным языком пишет трактат о человеческой гордыне, о превосходстве ума над скукой. Некоторым современным авторам, ведущим дневники самоизоляции, следовало бы черпать вдохновение в такой классике, а не в «Смешных жеманницах» Мольера.
«Путешествие вокруг моей комнаты» было одной из любимых книг Пруста, который сам был большим любителем писать в комнате, полностью изолированной от мира, со стенами, обитыми пробкой. Местр инициировал литературное направление, главенствующее сегодня в современном романе: отвлеченное самонаблюдение, внутренний монолог, аутопсихоанализ. Он ловко смешивает
