можно лишь для того, чтобы, говоря начистоту, угодить праведному ханжеству судьи, а отнюдь не мудрости и рассудительности Лоноффа. В «Призраке писателя» нет ни единой сцены (в том числе когда Цукерман в полубредовом состоянии грезит об Анне Франк), которая бы не опровергла и не обличила напраслину, возведенную на него судьей Ваптером.
В романе «Другая жизнь» (1986) Цукермана, ныне живущего в Лондоне, подвергает грубым нападкам за еврейское происхождение его невестка-христианка, испытывающая осознанную неприязнь к евреям, и он искренне ошарашен столь отвратительным проявлением присущего британскому высшему классу антисемитизма, о чем и говорит ей без обиняков. А чуть раньше в том же романе некая женщина в ресторане шикарного отеля, где Цукерман ужинает со своей женой-христианкой Марией, грубо дает ему понять, что считает неприемлемым присутствие рядом с собой еврея. Встав из‐за столика и подойдя к ней, с пылающим от гнева лицом Цукерман говорит: «Вы ведете себя очень неприятно, мадам, чрезвычайно неприятно. И ваше поведение выходит за рамки всяких приличий. Если вы будете и дальше кричать о том, что здесь воняет [речь идет о “вони” его еврейства, которая доносится до нее от соседнего столика, где он сидит с Марией], я попрошу дирекцию ресторана, чтобы они выставили вас из зала» [159].
Еще раз: Цукерман поносит не евреев, а тех, что публично оскорбляет и унижает евреев.
На последних страницах «Другой жизни» описана просьба Цукермана, обращенная к беременной жене, позволить ему соблюсти еврейскую традицию и совершить над будущим новорожденным обряд обрезания, если это будет мальчик. «Обрезание, – пишет он ей в письме, – есть подтверждение того, что мы существуем, и это “мы” не сводится лишь к нему и ко мне». После двух антисемитских выходок, спровоцированных одним его присутствием рядом с сестрой Марии, спесивой ксенофобкой, он приходит к такому выводу: «Англия умудрилась всего за восемь недель сделать из меня еврея, что, по здравом размышлении, кажется мне наименее болезненной процедурой. Еврея без евреев, без иудаизма, без сионизма, без еврейства, без храма, или армии, или просто пистолета, еврея явно без своего дома, который существует сам по себе, как стакан или яблоко». Это не обличение евреев. Это описание такого еврея, каким является Цукерман. И в этом описании нет никакой неприязни.
3. Операция «Шейлок»
«Если верить его псевдоисповедальному роману “Операция «Шейлок»” (1993), – пишет Википедия, – Рот пережил нервный срыв в конце 1980‐х годов».
Начать с того, что нет никакой возможности делать уверенные выводы о живом писателе на основании чего‐то, сказанного о персонаже его романа, тем более если это «псевдо» (то есть вымышленный или нереальный) исповедальный роман, и тем более если это такая выдумка, где весьма активно в связке со мной фигурирует еще некий человек под моим именем (явление, которое в курсах литературы именуют «двойниками»).
В «Операции “Шейлок”» я наделяю «мой» персонаж отнюдь не «моими» свойствами, не моими мотивами поступков и описываю в высшей степени странные встречи, которых никогда не было в моей жизни и где я иногда веду себя так, как никогда еще не вел себя вне святилища моего воображения. Даже в прозе, имеющей несомненно автобиографические корни, писатель в любом случае дистанцируется от этих корней, и эта дистанция всегда переменчива. Положение человека относительно своих корней не статично, но подвижно. Финальные слова в «Операции “Шейлок”» вполне откровенны: «Эта исповедь – сплошная ложь».
В этой книге я путешествую по Израилю, стране, где вся жизнь – яростный спор, где повсеместно идет борьба. Я изучаю чрезвычайное положение, в котором евреи прожили весь двадцатый век, смотрю на его нынешний апогей, когда евреи, с их ужасными шрамами, живут бок о бок с палестинцами, с их ужасными шрамами, когда каждый, как считается, в ответе за свою генеалогию и каждый в страхе задает себе вопрос: «Какое еще бремя истории мы можем вынести?» Любое еврейское притязание громогласно заявляет о себе, как и любой еврейский конфликт, любая еврейская потребность, патология, склонность, амбиция, боязнь, рана, как вся антагонистичность еврейских взглядов. Но все эти различия затмевает Холокост. В этой книге я попытался очертить драму еврейского существования в настоящий момент истории, представив себе, что питает еврейское сознание, и исследовав причины еврейской разобщенности и глубины еврейской памяти. И тут на сцене появляется «Всякий Еврей» [160]. Леон Клингхофер. Джонатан Поллард. Менахем Бегин. Меир Кахане. Блайстайн Элиота [161]. Шейлок Шекспира. Ирвинг Берлин. И десятки других. Как кто‐то сказал: в каждом еврее живет целая толпа евреев, или, как выразился Элиас Канетти (тоже еврей): «Евреи сильно отличаются от других наций, но в действительности они сильно отличаются друг от друга». Разношерстная толпа евреев – это та самая толпа, которая шумно прорывается на страницы моей книги, в то время как Википедия об этих насыщенных событиями четырехстах страницах, где происходят фантастичные, словно во сне, вещи, находит нужным сказать лишь: «Если верить его псевдоисповедальному роману “Операция «Шейлок»” (1993), Рот пережил нервный срыв в конце 1980‐х годов».
Что ж, хотя в «Операции “Шейлок”» есть, безусловно, два персонажа, носящих мое имя, ни один из них не переживает нервный срыв. «Реальный» Филип Рот в «Операции “Шейлок”» переживает побочный эффект от снотворных таблеток «Хальцион», что случилось со мной в 1987 году. Мне тогда было 54 года.
Недавно в журнале «Атлантик» появилась статья «Рот против Рота против Рота», в которой Джозеф О’Нил утверждал, что у меня произошел «депрессняк» в пятьдесят с небольшим. В июне 2012 года я написал письмо в редакцию «Атлантика» и поправил О’Нила. То, что я там написал, уместно бы повторить здесь, потому что статья обо мне в Википедии, возможно, послужила источником информации для О’Нила.
«После операции на колене в марте 1987 года, – писал я в “Атлантик”, – мне прописали “Хальцион”, седативное снотворное средство из группы бензодиазепинов, которое может вызвать целый букет побочных действий, иногда называемых “безумие Хальциона”». В то время, когда ортопед-хирург прописал мне после операции «Хальцион», этот препарат уже был изъят из продажи в Голландии, Германии и других странах из‐за экстремальных психических побочных эффектов, иногда приводящих к самоубийству пациентов… Среди симптомов, которые он может спровоцировать, – амнезия, паранойя и галлюцинации.
В моем случае нежелательные последствия приема «Хальциона», которые соответствовали клинически установленным побочным действиям, исчерпывающим образом описанным в медицинской литературе, начались после того, как я стал принимать препарат, и быстро прекратились, когда благодаря своевременному вмешательству моего семейного врача я перестал его принимать.
Я прекратил его принимать в реальной жизни, а Ф. Р. в «Операции “Шейлок”» прекращает прием препарата на стр. 26. Однако вследствие кошмарного опыта, когда жизнь моего персонажа вроде бы «опять полностью приводится в порядок», он «в глубине души остался все же наполовину убежден», что всему виной был некий внутренний недуг, а вовсе не побочный эффект «магической снотворной пилюльки фармкомпании “Апджон”, из‐за которой с ним и произошел этот [сбой]». Под натиском немыслимых и изматывающих событий
