возрасте 75 лет умер Мелвин М. Тумин, специалист в области расовых отношений».
Но никакие регалии не имели большого значения, когда в силу сиюминутных соображений профессора Тумина пытались лишить его высокой академической должности безо всякой причины – в точности как в «Людском клейме» профессор Силк предан общественному позору и уволен.
Именно это обстоятельство и подвигло меня написать роман «Людское клеймо»: не события, которые могли или не могли произойти в манхэттенской жизни литератора-космополита Анатоля Бруайара, а реальное происшествие в жизни профессора Мелвина Тумина в шестидесяти милях южнее Манхэттена, в университетском городке Принстон, Нью-Джерси, где я и познакомился с Мелом, его женой Сильвией и их двумя сыновьями, когда я занимал там должность писателя-преподавателя в начале 1960‐х. Подобно замечательной академической карьере центрального персонажа «Людского клейма», вся почти сорокалетняя карьера Мела, ученого и преподавателя, была в одночасье очернена из‐за того, что он якобы оскорбил двух чернокожих студентов, которых никогда в глаза не видел, назвав их «призраками». Насколько мне известно, никакое событие, даже отдаленно похожее на это, не запятнало ни репутацию Бруайара, ни его длительную и успешную карьеру в высших сферах литературной журналистики.
Роман открывается сценой препирательств по поводу значения слова «призрак». В этом суть книги. Без этого не было бы романа. Без этого не было бы образа Коулмена Силка. Все, что мы узнаем о Коулмене Силке на протяжении трехсот шестидесяти одной страницы, начинается с того, что в него тыкают пальцем за громко произнесенное слово «призрак» в стенах колледжа. Это единственное, абсолютно невинное в его устах, слово – источник гнева Силка, его страданий и его краха. И все гонения на него, гнусные и беспочвенные, вырастают из этого слова, как и его бесплодные и в конечном счете фатальные попытки забыть об унижении и начать все заново.
Ирония состоит в том, что именно это, а не главный секрет его биографии (он – светлокожий потомок уважаемой негритянской семьи из Ист-Оринджа, Нью-Джерси, один из троих детей проводника железной дороги и медицинской сестры, который удачно выдает себя за белого с момента своего зачисления в американский военно-морской флот в девятнадцатилетнем возрасте), и является причиной унизительного крушения его карьеры.
Что до Анатоля Бруайара, служил ли он вообще на флоте? А в армии? Сидел ли в тюрьме? Закончил ли колледж? Состоял ли в коммунистической партии? Становился ли он тем или иным образом жертвой притеснений со стороны коллег? Понятия не имею. Мы вообще были едва знакомы. За тридцать лет я случайно сталкивался с ним считанные разы до того, как он в 1990 году проиграл долгую борьбу с раком простаты.
С другой стороны, Коулмена Силка убивают предумышленно, подстроив катастрофу автомобиля, в котором он едет вместе с явно неподходящей ему любовницей Фауни Фарли, женщиной с местной фермы, работающей уборщицей в том самом колледже, где он некогда был уважаемым деканом. Обстоятельства убийства Силка вскрывают массу фактов, которые становятся полной неожиданностью для уцелевших в этой автокатастрофе и предшествуют зловещей развязке романа на пустынном заледенелом озере, где происходит своеобразное выяснение отношений между писателем Натаном Цукерманом и Фауни, с одной стороны, и палачом Силка – бывшим мужем Фауни, психически ненормальным ветераном вьетнамской войны Лесом Фарли. И уцелевшие в автокатастрофе знакомые Силка, и его убийца, и его любовница – уборщица колледжа – исключительно плод моего воображения. Насколько мне известно, в биографии Анатоля Бруайара не было подобных людей и подобных событий. Я понятия не имел о любовницах Анатоля Бруайара и, если у него вообще были любовницы, не знал никого из них, как не знал, была ли в его жизни женщина вроде несчастной Фауни Фарли, которая с четырехлетнего возраста была жертвой домогательств мужчин и которая сыграла роковую роль в его жуткой судьбе – как это в книге сделала любовница Коулмена Силка. Я вообще ничего не знал о частной жизни Бруайара – ни о его семье, родителях, детях, родственниках, ни о его друзьях, браках и любовных похождениях, ни о том, какое он получил образование – а таким весьма интимным аспектам частной жизни Коулмена Силка посвящено практически все повествование «Людского клейма».
Я никогда не был знаком, не беседовал и, насколько мне известно, ни разу не встречался ни с одним из членов семьи Бруайара. Я даже не знал, были ли у него дети. Решение иметь детей от белой женщины, отчего, вероятно, может вскрыться тот факт, что он чернокожий – из‐за пигментации кожи его потомства, – доставляет Коулмену Силку немало волнений. Я не мог знать, испытывал ли подобные тревоги Бруайар, и до сих пор не знаю.
Я ни разу не обедал с Бруайаром, никогда не ходил вместе с ним в бар, не посещал с ним бейсбольные матчи, не ужинал с ним и не ходил в ресторан, никогда не встречался с ним в шестидесятые, когда жил на Манхэттене и иногда бывал там на светских вечеринках. Я ни разу не ходил с ним в кино, не играл в карты, не был вместе с ним на литературных мероприятиях ни как участник, ни как зритель.
Насколько я знаю, мы никогда не жили по соседству друг с другом в те десять или около того лет в конце пятидесятых и в шестидесятые, когда я находился в Нью-Йорке, а он рецензировал книжные новинки и обозревал культурные события в «Нью-Йорк таймс». Я ни разу не сталкивался с ним на улице, хотя однажды, если не ошибаюсь, в восьмидесятые, мы все же случайно встретились в магазине товаров для мужчин «Пол Стюарт», где я покупал себе обувь. Поскольку в то время Бруайар считался среди рецензентов «Таймс» интеллектуалом с безупречным чувством стиля, я попросил его присесть на стул рядом со мной и позволить мне купить и ему пару ботинок – в надежде, как я без обиняков выразился, усилить его благоприятное впечатление от моей следующей книги. Эта шутливая встреча длилась минут десять и была единственным нашим свиданием.
Насколько я помню, мы лишь однажды разговаривали всерьез: после выхода «Случая Портного» мы сели и проговорили о писательстве около часа. Мы оба любили вести беседу в иронической, с подколками, манере, но в итоге мне так и не удалось выяснить у Бруайара, ни кто его друзья или враги, ни когда он родился и где вырос, и я не выяснил, каким в смысле достатка было его детство и каково его экономическое положение на тот момент, и не узнал, за кого он голосует, за какую команду болеет и интересуется ли спортом вообще. Я не знал даже, где он живет, когда предложил купить ему пару дорогих ботинок от «Пола Стюарта». Я тогда не имел понятия ни о его психическом здоровье, ни в какой он физической форме, и узнал, что он умирает от рака, через несколько месяцев после того, как ему поставили диагноз, прочитав в журнале «Нью-Йорк таймс мэгэзин»
