в семье бедного сапожника…
Старуха рыдала и выла, запрокинув голову. Экзамен кончился.
Я рассказал всё это, чтобы подвести читателя к прекрасному слову «гендер».
В нашем Отечестве особенно отношение к красивым иностранным словам. Его хорошо описал Викентий Вересаев в коротком рассказе «Мальчик Игорь»:
«Мальчик Игорь всех изводил вечными надоедливыми вопросами: „почему?“. Один знакомый профессор психологии посоветовал:
— Когда надоест, отвечайте ему: „Потому что перпендикуляр!“ Увидите, очень быстро отвыкнет.
Вскоре:
— Игорь, не лезь на стол!
— Почему?
— Потому что нельзя на стол лазить.
— Почему нельзя на стол лазить?
— Потому что ты ногами его пачкаешь.
— Почему ногами пачкаешь?
Строго и веско:
— Потому что перпендикуляр!
Игорь замолчал. Широко раскрыл глаза.
— Пек… пер… куляр?
— П-е-р-п-е-н-д-и-к-у-л-я-р! Понял? Ступай!
Так несколько раз было.
Дня через четыре. Утром входит Игорь.
— Игорь, почему ты не здороваешься?
— Не хочется.
— Почему ж тебе не хочется?
— Потому что я сердит.
— Почему сердит? Ах боже мой! Почему же ты сердит?
— Потому что перпендикуляр!
С большим трудом удалось отучить: во всех затруднительных случаях прикрывался перпендикуляром» [294].
Слову «гендер» у нас сильно повезло, потому что оно в меру звучное, недлинное, удобное в произношении и лишено видимых вариантов в ударении. Это слово «секс» какое-то гадкое, одни говорят «сэкс», другие «секс», некоторые сообщают, что его не было в СССР, другие спорят и доказывают, что никто не говорил, что его не было. А вот гендеру повезло: споров о том, был ли он в СССР я не наблюдал, а знаменитый специалист по таким делам Игорь Кон объяснил нам, что гендер — это «социальный пол, социально детерминированные роли, идентичности и сферы деятельности мужчин и женщин, зависящие не от биологических половых различий, а от социальной организации общества» [295]. Учёное слово «гендер» красиво и немного загадочно — как слово «фаблио», как Инь и Ян, грызущие друг другу хвосты. Оно похоже на интеллектуальное заклинание так же, как слово «фаллос». В «Записях и выписках» Гаспаров, кстати, упоминал о каком-то опросе про семью и брак (несомненно, этот опрос был гендерным исследованием). По этому опросу выходило, что студентки «в муже ценят, во-первых, способность к заработку, во-вторых, взаимопонимание, в третьих, сексуальную гармонию. Однако на вопрос, что такое фаллос, 57 % ответили — крымская резиденция Горбачёва, 18 % — спутник Марса, 13 % — греческий народный танец, 9 % бурые водоросли, из которых добывается йод, 3 % ответили правильно» [296].
С социальным полом происходит примерно тоже — понятие гендера широко, а попыток его сузить мало. Я по случайности читал несколько статей о границах гендерных проблем, где рассуждения начинались со слов «Интуитивно понятно, что…». И собеседник сразу осознает свою ущербность — ему-то неизвестно. Но лучше всё-таки сослаться на американцев. Ссылаться на мнение американцев в области Второй мировой войны невозможно, никто и слушать не станет, а побьют вонючими тряпками за отсутствие патриотизма. С национальными отношениями мнение американцев и подавно никто не спрашивает, а вот в социологических делах наперёд известно, что всё давно подсчитано какими-то дотошными американцами.
Тут начинается самое интересное — потому что в общественном сознании все слова перепутаны, схватились в вечной схватке, как «6» и «9», и как скажешь гендерное — так, откуда ни возьмись — феминистки. При этом «феминистки» — ещё более непонятное определение (недаром огромное количество спорщиков легко путает их с лесбиянками). Любой обыватель в разговоре радостно выпаливает: «Наши феминистки требуют для себя права не работать на мужских должностях, а западные — именно, что работать на них». Обычно этим и заканчиваются знания обывателя о феминистках. Правда, последнее время эти знания стали сильно расширяться. Дальше — чу! На зов магического слова «гендер» прибегают спорщики о брачных узах для гомосексуалистов. Их тут же поправляют словом «гомосексуалы», причём среди моих знакомых этого рода было брожение: одним нравится цветовая гамма, другим — непонятное слово «гей», третьи согласны на более весёлые названия. А ведь ошибёшься с этой филологической проблемой — костей не соберёшь. Будет тебе хуже, чем «национальному кадру», что ориентировался на сам звук слова «фаблио». Потому что эта проблема самая что ни на есть гендерная — про идентичности и социальные практики. Тут Инь с Янем окончательно запутываются в голове обывателя и сливаются в один белый круг. А ведь не хочется никого обидеть и действовать, как нам заповедовано в эпиграфе к роману Булата Окуджавы «Путешествие дилетантов»: «Когда двигаетесь, старайтесь никого не толкнуть. (Правила хорошего тона)».
Прямо сказать: «Мы говорили о женщинах-водителях» неловко. Все знают, что это нескончаемый разговор о блондинках за рулём, в котором смешались люди и кони, и нет правых и нет виноватых — разговор бессмысленный, оттого что он — флейм. А вот сказать, что мы, дескать, с коллегами провели семинар по гендерным проблемам управления потоками — не в пример лучше. Из бытового желания собственной значимости вырастает целый птичий язык. Красивое слово помогает выбивать финансирование у государства, выгоднее смотрится в заявках на гранты. Это слово широко — и кажется уже, что словосочетание «гендерные исследования» охватывает всё — включая необъятное.
Конечно, слово «гендер» мало чем виновато. И ничем не виноваты честные учёные, которые как кроты, копают свои темы, точно норы. Но то и дело поднимается какая-то мутная социологическая волна, плодятся ссылки на неизвестно кем рассчитанные тенденции, бормочут что-то дохлые французские философы, воскресающие в цитатах — всё это вызывает во мне тихую тоску. Скажут над ухом слово «гендер», произнесут его как мистическое заклинание — и вновь открывается шлюз мутной публицистической воды.
А как задашь кому-нибудь вопрос, что за гендер такой у вас имеется в виду, так ответят мне брезгливо: «Гендер — это когда Инь и Ян. Это когда социографическая фиксация аспектов, когда нацеленность на оптимистическую перспективу и преодоление практик виктимизации». Поэтому я как-то придумал простой вопрос о гендере в экзаменационных билетах. У меня не хватало тем, чтобы их заполнить, и во второй строчке одного из билетов я поставил просто слово «гендер». Заодно я решил, что ничуть не хуже тех людей, что когда-то устроили социологический опрос, попавшийся на глаза великому Гаспарову. Этот билет вытянул один неплохой молодой человек.
Он прочитал вслух в меру короткое слово, набрал воздуху в лёгкие, и начал:
— Гендер был видным немецким учёным восемнадцатого века, занимавшимся связью между природой и культурным развитием рода человеческого…
— Ну, — ответил я, — Мир велик и удивителен — тем, что он постоянен.
И рассказал присутствовавшим на экзамене давнюю историю о фаблио.
29.04.2019
