начала 1941 г. вела работы над четырехмоторным самолетом Ме-264. По своим тактико-техническим данным эта машина должна была превзойти все английские и американские бомбардировщики, в т. ч. и В-17 «Летающая Крепость». При бомбовой нагрузке в пять тонн самолет мог находиться в воздухе до 45 часов и имел эффективный радиус действия примерно семь тысяч километров. Таким образом, в случая поступления на вооружение Люфтваффе Ме-264 мог быть использован для налетов не только на Урал, но и на Новосибирск, Иркутск и Читу. На Западе в его радиус действия попадали американские Нью-Йорк, Вашингтон и даже Чикаго, т. е. основные центры американской промышленности. Первый опытный экземпляр бомбардировщика был построен в конце 1942 г., однако в дальнейшем из-за нехватки ресурсов и отсутствия интереса у командования Люфтваффе работы по нему были свернуты».
Во-вторых, «фактически же новые бомбардировщики Do-217 и Не-177 имели техническую возможность осуществить налет на Урал. Расстояние от аэродрома Сешинская в Брянской области до Свердловска и Нижнего Тагила составляло около 1750 км. От аэродрома Тацинская до Челябинска нужно было пролететь и того меньше — полторы тысячи километров, Однако «Дорнье» немцы предпочитали использовать против Великобритании, а новый «Хейнкель» в 1942 г. еще страдал многочисленными «детскими болезнями», из-за которых не мог быть использован в столь масштабных операциях.
Но самое интересное, что и уже имевшиеся самолеты Не-111 вполне могли поразить уральские заводы! Хотя максимальный эффективный радиус действия бомбардировщика составлял около 1000 км, его можно было значительно увеличить путем подвески дополнительных топливных баков. 21 января 1942 г. в 08.00 по берлинскому времени с ливийского аэродрома взлетел «Хейнкель-111» лейтенанта Франца Бонскакка, имевший на борту пять тонн бензина. Пролетев над всей Сахарой, он в 14.30 сбросил бомбы на город Форт Лами, расположенный южнее озера Чад, во Французской Центральной Африке. Расстояние до цели составило около 2500 км! В результате налета был и уничтожены все запасы нефти, 400 т авиабензина и 10 самолетов. На обратном пути «Хейнкелю» не удалось дотянуть до своего аэродрома, и он совершил вынужденную посадку в Ливийской пустыне. Этот факт доказывает, что если уж удалось на двухмоторном бомбардировщике поразить цель на расстоянии 2500 км, то долететь до Урала и вернуться обратно опытным экипажам Не-111 не составило бы большого труда.
Кроме того, для бомбардировки Свердловска и Челябинска можно было использовать четырехмоторные самолеты FW-200 и Ju-290, обладавшие радиусом действия свыше 2000 км. Учитывая же полное отсутствие противовоздушной обороны восточнее Волги, становится понятно, что даже налет небольшими силами (15–20 машин) мог принести полный успех. Как показывает опыт с заводами Поволжья, даже несколько удачных попаданий в уязвимые места могли значительно сократить уровень производства на неопределённый срок. Тем более что в распоряжении немцев были подробные аэрофотоснимки Перми, Ижевска, Уфы и др. городов, сделанные экипажами дальних разведчиков. Но и Урал не являлся пределом возможностей. Учитывая пример лейтенанта Бонскакка, в радиус действия Люфтваффе попадал даже Омск!».
Авторы, как они считают нужным, отвечают на вопрос "Могли или не могли, и если могли, то как?" и вовсе не настаивают на том, что бомбить Урал для немцев было делом плёвым. (История Второй Мировой войны знает бомбардировочные рейды из политических соображений — на Берлин советскими ВВС, и на Токио — американскими). Дело в том, споря или частично соглашаясь с тем, что технические возможности таких акций у Люфтваффе были, понять насколько эффективна были бы такие операции.
С политической точки зрения — эффективна, а вот как с военной? Достаточен эффект или мал по сравнению с затратами и отвлечёнными ресурсами? Понятно, что фактический результат может быть разным — положить на бок всю металлургическую промышленность — это одно, а её остановить, или затормозить её работу на месяц-два (что может сказаться невероятным образом на всей экономике) — другое. Но это тема сложна и эмоциональна — предмет, даже не для кандидатской, а для докторской.
Извините, если кого обидел.
04 сентября 2007
Позвонили с радио. Я, разумеется, спал, и честно сказал, что просыпаться не буду, а расскажу им что-нибудь так. Мне отвечали, что лучше проснуться — и мы так долго препирались, что под конец оказалось, что я уже всё им рассказал. Мы разъединились, и тут я понял, теперь-то проснулся.
Окружающее показалось гнусным, глаза резало. К тому же я опух.
Нет, мир всё-таки гуманен. Вот когда будут звонить из телевизора с просьбой сказать пару слов в веб-камеру, то я точно перевернусь на другой бок.
Извините, если кого обидел.
04 сентября 2007
История про сны на природе
Заснул на берегу речки Воронки, рассуждая о вещем и сущем. Бежали мимо муравьи — один, не в меру любознательный, подумал и укусил меня за палец. Озадачился и побежал дальше. Прилетел жук-говноед, но убрался вон до поры, до времени.
Несколько раз просыпался, ворочаясь в высокой траве как зверь. На пригреве было тепло — это струился запоздалый жар проебанного лета.
Затем я пошел на взгорок, и воздел руки с коммуникатором вверх, чтобы он поймал Сеть. Так, подпрыгивая и ловя электромагнитные волны, поклоняясь Сети, как поклонялись Солнцу индейцы, отправил я вам это сообщение.
Извините, если кого обидел.
06 сентября 2007
Босой, босой — если кого это интересует.
Извините, если кого обидел.
06 сентября 2007
История про быстролетящее время
Вчера, ещё только свернув с дороги к имению, я заприметил знакомую бабу. Она много лет назад служила там экскурсоводом и, было, учила меня, барчука, разным штукам в овсах.
Нынче она получила вольную, а муж разбогател на откупах. Двое детей держались за подол.
Я не преминул посетовать на то, как летят годы.
— Да и ты, барин подурнел, — отвечала она, посуровев.
Извините, если кого обидел.
07 сентября 2007
История про утро писателя
С утра вышел на покос — как и положено, сперва разулся и прогулялся по родной мураве.
Но время приготовлений ушло — я помолился и пошел посолонь.
Природа теряла последние остатки солнечного тепла.
Простое, вековое русское занятие было в радость. Труд был сладок и приятен — коса-литовка пела, в голове рождались новые замыслы.
Самые удачные строчки за мной записывал Прохор, приставленный ко мне молодым графом.
Гроза набухала над лугом, пахло горьким запахом трав и соцветий, а так же радостным потом крестьянского труда.
За рощицей сели, притомившись, старики-писатели. Дым
