Что уж нам судьбой отпущено, того не избежать...
Относилась она ко мне вполне по-человечески, даже заботливо и нежно.
– Вы поспите! – ласково посоветовала она. – Самое милое дело – проспать эти скверные часы. Попытайтесь уснуть.
Мне и пытаться не надо было, спать хотелось со страшной силой. Стоило только мне погрузиться в дрему, как сестричка тотчас развивала бурную деятельность. То уронит на пол какие-то предметы, судя по стуку, деревянные и очень громоздкие, то хлопнет дверцами шкафчиков. Потом она задела нечто металлическое, отозвавшееся звуком индийского гонга, и звук этот еще долго-долго витал в воздухе. И все это время моя благодетельница твердила мне, что я должна уснуть.
Манипуляции с гонтом до того рассмешили меня, что я чуть не умерла. Попробуйте-ка посмеяться с трубкой в гортани! Сестру милосердия я вспоминаю с нежностью; гонг гонгом, а она всю ночь присматривала за пациентом да еще и по-человечески относилась к нему. Сердце у нее было, это точно.
На следующий день трубку эту из меня вынули.
Сцена, которую я устроила на операционном столе, превосходит, по словам медперсонала, все, что доводилось людям видеть с момента возникновения медицины. У меня были на то свои причины, но никто не хотел вникнуть в них.
Так вот, мне втемяшилось, будто я умру. Из подслушанного накануне разговора медсестер получалось, что из-за отека я едва не умерла накануне, во время операции, и что меня спасали в поте лица. А откуда мне было знать, прошел ли отек? Вроде бы оно и так, все доводы разума говорят в пользу того, что он давно прошел, но ведь разум – это еще не все. Душа-то боялась. Ну ладно, умру, Божья воля, завещание я дома оставила, но непременно надо было что-то еще к нему приписать. Какое-то мое последнее желание было страшно важным, и я не соглашалась помирать, не зафиксировав его в завещании. Я во что бы то ни стало требовала кусочка бумаги. Сказать я ничего не могла, поэтому зубами и когтями сопротивлялась попытке вынуть из меня эту трубку – исключительно из желания выразить на бумаге свою последнюю волю. Медперсонал впал в отчаяние, никто не понимал, почему я так полюбила эту чертову трубку, которая обычно расположением пациентов не пользуется. Наконец со мной сладили силой, причем меня держала пара сильных санитаров, и трубку из меня выдрали. Оказалось, что мне суждено жить.
В четверг утром я вернулась домой и спокойно уселась за работу.
Ну вот и пожалуйста. Я оказалась в клинике в роли священной коровы, меня холили и лелеяли, берегли и опекали, все хотели меня вылечить – ради меня самой, а не как интересный случай в практике. Профессор, который меня оперировал, был хирург Божьей милостью. Персонал мгновенно реагировал на каждый звонок, уколы делала медсестра, которую я ждала с нетерпением, поскольку в ее исполнении уколы становились прямо-таки развлечением. И мое финансовое положение всему этому не препятствовало. И тем не менее...
В среду в послеоперационной палате я лежала одна, потому что вторничный пациент уже выписался. Говорить я могла беспрепятственно и попросила открыть окно, жарко было, как в аду. Я привыкла к прохладе, у меня дома вообще-то холодно. Сперва мне возражали, потом дежурная медсестра поддалась на уговоры. Приоткрыв окно на три сантиметра, она выждала минуту-другую, потом поскорее снова закрыла окно. Это называлось проветриванием. Я капитулировала, так как иных проблем хватало.
Я категорически воспротивилась катетеру в вене. От этой чертовой иглы рука распухла, что твой кабачок, болела невыносимо, и я взбунтовалась.
– У меня очень много вен, – злым голосом заявила я. – Нравится колоть, Бога ради, колите, но придерживайтесь хоть какого-нибудь разнообразия! А вы каждый раз норовите попасть в тот сгусток крови, который там образуется, чего доброго, рука воспалится... нет уж, спасибо, она мне еще пригодится. К чертовой матери все эти ваши изобретения!
Благодаря своему упрямству мне удалось отвертеться от капельницы. Ну ладно, это я, у меня дурной характер, а каково пациентам кротким?..
Потом я разговаривала на эту тему с кардиохирургом, который навещал мою мать. Оказалось, что я совершенно права.
– У нас о таком даже думать не моги, – возмущенно сказал кардиохирург. – Каждый сгусток крови равносилен убийству, тромб отсасывают всякий раз. Но в других больницах, там, конечно, сами понимаете... Это скандальная практика, но уж так повелось...
Понимать-то я понимаю, но согласиться не могу.
Забирали мы из больницы Марию...
Нет, вкратце не получится, придется опять все сначала. Из каждого события вырастает сто других тем, и приходится раскрывать их все разом.
Я деликатно, но с нажимом умоляла ее не ехать. Она устроилась в качестве сопровождающего врача при пилигримах, которые пешком шли в Ченстохову. В Ченстохове находится почитаемая всем католическим миром чудотворная икона Богоматери. Причем Мария едва успела оправиться после болезни, после антибиотиков, которые вообще ослабляют организм; при субъективно плохом самочувствии она собиралась в длительное путешествие, во время которого ее ждала каторжная работа! Форменный кретинизм. Я скрывала от Марии свои дурные предчувствия, чтобы не накаркать, другие были менее суеверны и ясно говорили о том, что ее ждет автокатастрофа. Никаких результатов – поехала.
Аварию она устроила рекордную.
Никто не мог вообще понять, как это случилось, подозреваю, что, невзирая на все цветистые слова, медицина тоже мало что знает. Милицейские протоколы цитировать не стану, но выглядело это примерно так.
Мария должна была ехать в Альфонсов. Даю вам слово, такое место существует возле Томашува-Мазовецкого. В машине у нее были три пассажирки, которые отправились на поклонение, но им стало нехорошо. В этом походе принято, что служба здравоохранения подвозит тех, у кого в пути отказали ноги. Именно этих трех она и везла.
В Иновлодзе, рассматривая карту, Мария спросила какого-то человека, правильно ли она едет, тот подтвердил, а она продолжала изучать карту, желая проверить, нет ли поблизости второго Альфонсова. Уже само это предположение кажется мне первым признаком помрачения рассудка: два населенных пункта с таким названием?! Человек подошел снова справиться, все ли у нее в порядке.
С этого момента события известны только по свидетельским показаниям.
Мария ответила, что все в порядке, просто она проверяет на карте, нет ли тут второго Альфонсова. Потом она сообщила своим спутницам, что чувствует, как у нее падает давление, и поэтому хочет принять лекарство. Она нашла пилюли, пассажирка налила ей чаю из термоса, Мария растворила в чае лекарство и выпила, затем стала заводить мотор. С первой попытки у нее не получилось, только с третьего раза мотор зафыркал.
– Пани доктор, может, лучше обождать? – забеспокоились встревоженные пассажирки.
От Марииной ответной реплики волосы дыбом встают на голове, а именно: надо, мол, ей доверять, коль скоро она врач и знает, что делает. После чего Мария тронулась с места, зигзагами проехала двести метров, при активной помощи пассажирки, сидящей рядом, разминулась со столбом от ворот, зато въехала во двор завода по производству газированной воды и врезалась в стену здания.
С какой скоростью Мария ехала, никто не знает. Судя по состоянию машины, – свыше сорока. Окружающий мир она узрела только после аварии и сотрясения мозга, вызвавшего невероятную подвижность, Мария выскочила из машины, упала на пассажирку, которую выбросило из машины, основательно придавив несчастную женщину и вызвав вопли, смысл которых заключался в пожелании Марии идти куда подальше. Наконец Марию силой забрала «скорая помощь». С пассажирками ничего не случилось, двое отделались всего лишь ссадинами от ремней безопасности, но все были в шоке от страха. А вообще-то во двор заводика въехала самая голосистая машина на свете, поскольку все три паломницы вопили не своими голосами.
После расследования оказалось, что Мария была в невменяемом состоянии. Нет, речь идет не о потере сознания, что было бы для нее куда лучше, а именно о невменяемости: конечности действовали без участия мозга, правая рука не ведала, что творит левая, Марии просто казалось, что она должна что-то делать – и все. Причиной этого безобразия послужило резкое падение уровня сахара в крови.
Машину забрала милиция и берегла самым похвальным образом.
С моей стороны это происшествие выглядело так: утром зазвонил телефон. Обычно я не снимаю трубку до девяти утра, но тут, после слов своей секретарши, я кинулась к телефону и узнала, что Мария в результате аварии лежит в больнице в Томашуве-Мазовецком и мы можем приехать за ней в пятницу.
Я правильно поняла, что ее разрешается забрать, после чего поймала Вальдемара – его я описывала в «Бегах», он работает профессиональным водителем радиофицированного такси... Господи, опять придется сделать отступление! Ну ладно, лучше уж сразу, не откладывая в долгий ящик...
