Это вполне осязаемая позиция — пафос Борзыкина минимален по части обрамления и велик в содержании. Скупой экран, кепка-"гансовка" на гитаристе и сановный портрет на песне "Твой папа — фашист" — почти всё "шоу". И минимум общения с публикой — реплики предваряют пару песен, зато финальный спич — апелляция к человеческому достоинству, что проявляется в свержении правительств — вполне себе "марш несогласных".
Борзыкин — яркий, харизматичный фронтмен. Хотя иногда ловил себя на ощущении, что вижу довольно уставшего человека. Или надумано?
Такая антология — хороший вариант знакомства с группой, фанатам — это бесспорный подарок, наблюдателям — пища для размышлений.
Большая программа — хороший срез. Разнообразие номеров словно свидетельствует, насколько широк и противоречив Михаил Борзыкин.
Своеобразная исповедальная лирика и плакатные песни протеста. Одни номера, что гностическая проповедь, суровы и зловещи; иные — просто наивны в своём публицистическом раже. Вот возникает скептик-рационалист и как ответ самому же себе — почти романтический манифест.
Здесь не обнаружить юмора. Сарказм, ирония имеются, но именно как защита, реакция, и потому — насмешка мира над человеком, а не демонстрация силы духа.
Сохраняется и инерция питерского мифа, хотя странно после Путина-Медведева, Ксюши Собчак, футбольной команды "Зенит" до сих пор цепляться за некий особый статус "культурной исключительности" и выражать недовольство "кремлёвской вертикалью".
И сложно после девяностых всерьёз воспринимать "несогласную" пропаганду. Разогнали митинг в тысячу человек? А где же вы были, когда этот самый проект формировался, а демонстрации его противников собирали десятки тысяч, и подавлялись они с куда большим рвением, про Октябрь-93 можно даже не говорить? Ну да, занимались "самокопанием и религиозными поисками". И не заметили, что очень-очень многое изменилось.
Борзыкин — не равнодушный, не циник в духе музыкантов рокапопса — "я танцую только за деньги". Но и не проницательный автор.
Про то, что истина в стаде не растёт, Борзыкин высказался вполне чётко. А на тусовках "несогласных" — толпа имеет качественное отличие? "Там, где поют хором — слова не имеют значения", — знаменитый афоризм Станислава Ежи Леца. И в такой перспективе не важно, что звучит — "Марсельеза", "Хорст Вессель" или "Эхо Москвы".
Борзыкину не хватает какого-то "психического" измерения. Чтобы появилось настоящее "психическое телевидение". "Физика" есть, "страстей" полно, сиречь, говорят душа растительная и душа животная. Словно определённые качества души молчат в песнях Борзыкина. Иногда проявляются в лирике, увы, малозаметной на фоне политических опусов.
Был уверенным шаг —
Стал слепым.
Только плачет метель,
Роняя алмазную пыль…
Как нелепы слова.
Воздух пуст.
В безмолвную мглу
Лежит одинокий мой путь…
1
Александр Проханов ГКЧП С ДВОЙНЫМ ДНОМ
Наша газета уже писала о том, что с приходом Андропова в Кремль — КГБ захватил власть в стране. Задолго до этого, в период переговоров по разоружению, американская и советская разведки вступили в сложное взаимодействие. Иначе они не могли контролировать взаимный уровень вооружений и процесс разоружения. Эта конвергенция разведок, в которой участвовал Юрий Андропов, стала мощнейшим инструментом проникновения враждебных систем в недра советского проекта. Андропов перед своим уходом подготовил целую плеяду деятелей, прорабов будущей "перестройки". Горбачев, Яковлев и Шеварднадзе — это трио вышло из гнезда Андропова. Оно создавало весь перестроечный информационный, идеологический и политический бум, разрушавший поэтапно все ценности и системы СССР. Госбезопасность объединяла Германию, уничтожила Чаушеску, создавала антирусские Народные фронты в республиках СССР, готовила передачу полномочий от Горбачева к Ельцину. Об этом вспоминает главный редактор "Завтра" Александр Проханов.
Я ВСПОМИНАЮ тот период, когда в Советском Союзе сложилась ситуация двоевластия. Президент Горбачев представлял так называемый федеральный центр, который обладал абсолютной полнотой полномочий. На этом фоне вдруг возник параллельный центр во главе с Ельциным. Сначала второй центр возник внутри партии, ибо Ельцин был, прежде всего, партийный оппозиционер. Демарш Ельцина породил огромную внутрипартийную склоку, партия раскололась. Первый раскол власти произошел, когда в партии возник ельцинский центр. Когда Ельцин был избран президентом России, этот параллельный центр вышел на государственный уровень. У нас в стране появилось два лидера. На Горбачева замыкались все силовые ведомства, экономика, внешняя политика, а к Ельцину постепенно перетекали информационные потенциалы, — все общество гудело миллионами голосов. Смысл этих разговоров трудно сейчас вспомнить, многие мнения исключали друг друга. То был гул закипающего бетона.
В ту пору я был главным редактором совсем еще молодой газеты "День". Это была оппозиционная газета по отношению к Горбачеву, мы аккумулировали все энергии угасающего советского строя. В тот период ко мне в редакцию приезжало множество иностранных политических экспертов. Среди таковых были и разведчики. Один раз ко мне в редакцию пришел человек из "Рэнд Корпорейшен" — рыжий немолодой американец, очень любезный, со вставными голубоватыми зубами. Он увидел у меня на столе чертеж. На нем был один кружок, в нем фамилия Горбачев, рядом кружок, в нем фамилия Ельцин. На Горбачева выходят стрелки и линии, связывающие Горбачева со всеми институтами государственной власти. Между Ельциным и Горбачевым конфронтационные вилки. Он спрашивает: "Что это у вас?" Я поделился своими мыслями. Каким образом все эти полномочия, выходящие на Горбачева, могут быть переданы Ельцину. Мне кажется, это могло бы произойти, если бы на какое-то время Горбачев был бы устранен, превратился бы в фантом. Тогда эти все нити, связи повисли бы, а после — как пиявки, прилепились бы к Ельцину. Американец выдрал у меня из рук, как добычу, этот кусок бумаги и умчался. Тогда я понял, что близок к разрешению какой-то огромной назревающей конспирологической загадки.
В те месяцы я сблизился с Олегом Баклановым, министром, курирующим ракетную промышленностью, ядерную энергетику. К тому времени он стал секретарем ЦК и заместителем Горбачева по проблемам государственной безопасности. Знакомство произошло так: я набрал его телефон и выразил желание сделать с ним интервью. Вместо обычного вельможного партийного ответа я был немедленно приглашен на встречу к нему в кабинет. Я сделал с ним интересную беседу, посвященную оборонной проблематике.
После этого Олег Дмитриевич стал брать меня в очень интересные поездки по стране — на заводы, на полигоны, в закрытые промышленные и научные центры. Когда я ездил с ним, я чувствовал, что что-то назревает. Я слышал, как он переговаривается со своими коллегами: Болдиным, Пуго, Язовым, Крючковым. По этим отрывочным разговорам я понимал, что рядом со мной скатывается какой-то таинственный клубок…
ОДНАЖДЫ КО МНЕ в газету пришел Геннадий Андреевич Зюганов, в ту пору он был высокопоставленным сотрудником идеологического отдела ЦК. Мы с ним были едва знакомы. Он обратился ко мне с удивительной просьбой — написать воззвание к народу через голову Горбачева. Это было небывалое действо, по существу, партийный бунт. Я написал это обращение, вошедшее в историю как "Слово к народу". В этом манифесте мы обращались к нации, демонстрировали высшую тревогу за судьбу страны, говорили о мощном антигосударственном заговоре и готовили народ к обороне, предлагали чуть ли не создавать комитеты в защиту страны и так далее. Это был невероятно сильный акт, который страшно встревожил ельцинские круги. Ельцин на всю страну назвал "Слово к народу" плачем Ярославны, а его вице-президент Руцкой сказал, что за этот документ полагается 12 лет тюрьмы. Под этим манифестом подписалось 12 человек. Среди подписавших были Юрий Бондарев, Валентин Распутин, Валентин Варенников, и ваш покорный слуга. Текст подписал Борис Громов, нынешний губернатор Московской области, и Людмила Зыкина. После того, как ГКЧП потерпел поражение, а это письмо трактовалось как манифест ГКЧП, Громов и Зыкина задним числом трусливо сняли свои подписи, за что и получили место в ельцинской России. Этот документ, несомненно, был симптомом.
