на стадии научных открытий, а не инструментальных технологий. Даже если мы предположим, что цивилизационные разрушения неизбежны, а, скорее всего, дело обстоит именно так, то любой нормальный человек предпочтет, чтобы это произошло как можно в более отдаленном будущем, когда он сам и его близкие уже уйдут из жизни. Психологические опыты показывают, что люди воспринимают время, простирающееся не более чем на жизнь их внуков. Поэтому, коль скоро однажды предстоит достать из урны черный шар, который опустошит цивилизацию, лучше, чтобы это произошло к концу текущего столетия, а не в его первой половине.
Необходимо признать, что реализация технологической блокировки является сложнейшей стратегической задачей. Тем не менее, ответственным политикам, предпринимателям, исследователям, которые заботятся о том, чтобы их дети и внуки жили, стоит, по мнению Бострома, попробовать взяться за эту задачу. Некоторые направления, такие как синтетическая биология, физика темной энергии, лазерное разделение изотопов, геоинженерия уже сегодня вызывают большую тревогу не только у разведывательного сообщества, политиков, но и у широкой общественности. Поэтому дальновидно было бы в ходе подготовки глобального соглашения о торможении технологий, начать с малого, и лишь затем, пользуясь общественным мнением, стремительно запретить то, что можно запретить.
Другой теоретически возможный способ достижения цивилизационной стабильности, согласно оценкам Бострома, – это резкое уменьшение количества конкурирующих акторов, принимающих самостоятельные решения в области развития науки и техники, и применения технологий. Наиболее мягкий и одновременно сложный и малоэффективный способ – это установление различных форм координации между ними. Степень, в которой этот подход может быть эффективным, в решающей степени зависит от того, с каким типом уязвимостей придется столкнуться человечеству. В случае уязвимости первого типа такого рода координация выглядит многообещающей. Как уже отмечалось, у политиков и элит в целом, скорее всего, есть некоторые внутренние встроенные паттерны, отвращающие их от принятия необратимых решений по уничтожению.
Следует отметить, что сегодня вся международная политика вертится вокруг уязвимости первого типа и абсолютно игнорирует другие, гораздо более опасные типы уязвимостей. С энтузиазмом, достойным лучшего применения, великие державы уступают давлению и шантажу международных хулиганов, пугающих мир именно уязвимостью первого типа. В ответ на шантаж они получают экономическую помощь, преференции. Между тем, хорошо известно, что шантажист, один раз получивший выкуп, становится профессиональным торговцем страхом. А это очень опасно, ведь однажды ситуация может выйти из-под контроля шантажиста, и тогда все произойдет всерьез. Техника и технологии сегодня накопили достаточно средств, позволяющих не вести годами переговоры с шантажистами, а быстро, хирургически их уничтожать.
Что касается второго типа уязвимостей, то здесь координационный подход является наилучшим. Как правило, в ситуациях со вторым типом уязвимостей круг реальных акторов ограничен несколькими государствами и, возможно, одним-двумя особенно влиятельными негосударственными субъектами. Этот вариант наиболее отработан в истории человечества и позволяет решать проблемы за переговорным столом. Как показывает жизнь, любой, даже самый отъявленный террорист, либо гибридный военных игрок через семейные, личные и иные приватные связи вовлечен в жизнь других цивилизованных государств. Соответственно это делает его уязвимым. В западной дипломатии в отличие от разведки хорошим тоном считается неиспользование такого рода уязвимостей. Однако, в рамках принуждения к технологическому торможению, они являются едва ли не наилучшим инструментом: дешевым, простым и действенным.
Некоторые конкретные ограничения
Помимо прямой блокировки отдельных направлений технологического развития и воздействия на институциональных и частных акторов в рамках сдерживания опасных направлений, существуют и другие возможные направления, способные несколько повысить сопротивляемость цивилизации к уязвимостям. Например, по мнению Бострома, можно попытаться:
– предотвратить распространение потенциально опасной информации о сути и деталях блокированных исследований и разработок;
– ограничить доступ к необходимым материалам, инструментам и инфраструктуре, используемым для проведения опытно-конструкторских и технологических работ на базе открытий по блокируемым направлениям;
– установить постоянное наблюдение за лицами по своему интеллектуальному уровню, профессиональной подготовке и квалификации способными осуществить не только научные прорывы, но и обеспечить их технологическую реализацию по блокируемым направлениям;
– усовершенствовать, в том числе с использованием искусственного интеллекта, систему превентивного опережающего мониторинга рисков различного рода научных и технологических разработок;
– создать международный механизм правоприменения, который позволял бы пресекать еще на стадии планирования попытки перевести те или иные открытия по блокируемым темам на уровень технологических разработок. При всей привлекательности, указанные выше решения имеют различный потенциал практической реализации. Предотвращение распространения информации вероятно просто невозможно. Даже если реализовать эту меру, то нет гарантии, что кто-то самостоятельно вновь не переоткроет уже открытое и совершит технологический прорыв. Гораздо более эффективным представляется сочетание свободы на уровне публикаций об открытиях, с жесточайшей цензурой на издание технологических документов. Как показывают опыт и здравый смысл, последнее дело – запрещать все и сразу. Напротив, надо дать возможность исследователям раскрыться, оценить риски открытия и далее превентивно пресечь перевод открытия на уровень конструкций и работающих технологий. Это осуществляется, прежде всего, через ограничение доступа к материалам, инструментам и инфраструктуре, и тотальному превентивному контролю над кадрами. Такая смешанная политика, сочетающая открытость с пристальным мониторингом и решительным превентивным реагированием попыток перейти от стадии фундаментальных и прикладных открытий и исследований к их конструкционной и технологической реализации, является не только реалистичной, но и способной в сжатые сроки дать ощутимый эффект.
Несомненно, реализовать предлагаемую смешанную политику, по оценкам Бострома, можно лишь подкрепив ее превентивной полицейской деятельностью. Эта деятельность не обязательно должна сопровождаться арестами исследователей, разработчиков, конструкторов и технологов. Речь идет об особой полицейской деятельности, чьей задачей является не изоляция ученых и разработчиков от общества, как это происходит с преступниками, а изоляция их от определенных направлений научных и технологических исследований и разработок. Главная проблема заключается в невозможности развертывания подобной полицейской научно-технологической деятельности не только на национальной, но и на международной, транснациональной основе. Европол и Интерпол, согласно мнению Бострома, продемонстрировали удивительную беспомощность в борьбе с высокотехнологичными преступлениями. Поэтому создавать еще одну международную организацию, учредителями которой являются национальные государства, представляется совершенно бессмысленным.
Надо прямо и честно сказать себе, что национальные государства – лидеры сегодняшнего мира – выступают категорически против предлагаемых новаций и успешно ведут человечество к опустошению цивилизации. Они занимаются азартной конкурентной борьбой за овладение любой новой технологией, в том числе той, которая помечена черным шаром. Проблема заключается не в коварстве исполнительной власти и глупости элит, а во вполне объективных причинах.
Современное общество, а именно капитализм, заточено на экономический рост. Капитализм не может существовать без прибыли. Прибыли не получить без прибавочного продукта, т. е. прироста товаров и услуг в денежном выражении. Прирост товаров и услуг может быть осуществлен только двумя путями: либо за
