В тяжелом весе выступал наш прославленный атлет Василий Алексеев, от которого все ожидали установление мирового рекорда. Накануне его выступления в небольшой и весьма скромной гостинице, где проживала наша команда и остановился я, соседний с Алексеевым номер сняли трое американцев, как потом выяснилось, из воинствующей “Лиги защиты евреев” во главе с Кохане. В ночь перед выступлением Алексеева эти трое, имитируя ссору, подняли у себя в номере такой шум и гвалт, что заснуть было невозможно. Обращение к работнику гостиницы с просьбой унять дебоширов не помогло, он явно умышленно “держал нейтралитет”. Вызывать полицию смысла не было, так как на это ушло бы время, и спать не пришлось бы. Выступление Алексеева совсем неожиданно оказалось на грани срыва. Надо было срочно принимать какие-то меры. Тогда Алексеев и его консультант неоднократный чемпион мира по штанге Аркадий Воробьев пригласили “троицу” в коридор, чтобы попросить их унять свои страсти. Перед ними предстали хлюпенькие молодые люди. Недовольный взгляд на них двух мужчин истинно богатырского вида возымел свое действие. Виновники нарушения спокойствия стали торопливо извиняться, затихли и рано утром покинули гостиницу.
Выступление Алексеева закончилось установлением мирового рекорда: 612,5 килограммов в троеборье во втором тяжелом весе. После окончания соревнований во время вручения призов Алексеев под бурные овации и восторг зрителей посадил на свою правую ладонь американскую девушку из числа зрителей и держал ее секунд пятнадцать-двадцать на весу, на вытянутой руке.
Вспоминается и другой подобный случай, но уже со мной в Вашингтоне. В конце 60-х лига Кохане активно выступала за выезд евреев из Советского Союза и проводила антисоветские акции у зданий представительства СССР при ООН в Нью-Йорке и посольства в Вашингтоне. Летом 1969 года при проведении очередной кампании они брали под “гражданский арест” на улице кого-либо из советских дипломатов — тесно окружали с четырех сторон и, сопровождая его, всячески оскорбляли. Так получилось и со мной. Запарковав машину, я шел в посольство, и вдруг рядом встали четверо молодых худощавых парней в черных камилавках и, громко выкрикивая ругательства, явно привлекали внимание прохожих. Видя, что я не реагирую и спокойно иду к посольству, одни из них демонстративно плюнул мне в лицо. Хотя как такового плевка не получилось, так как рот его пересох, они ожидали от меня каких-то ответных действий. Тотчас невдалеке появились фоторепортеры с камерами наизготовку. Снимать было нечего, внешне моя реакция была спокойной — взял плевавшего на уровне вытянутой вниз руки за кисть и с силой сжал ее. Видя, что он испугался, отпустил его, и они быстро удалились. Минут через пятнадцать по радио в новостях передали, что недалеко от посольства при “гражданском аресте” советского дипломата активистами “Лиги защиты евреев” произошла потасовка. Конечно, неправдивое сообщение было подготовлено заранее. Дальнейшего развития оно не получило.
В Америку приезжало много наших спортсменов — боксеры, гимнасты, стрелки из спортивного оружия… Команда стрелков, которую мне пришлось встречать в нью-йоркском аэропорту, прилетела со стволами и большим запасом патронов и по договоренности с властями таможенный осмотр не проходила. Пресса сразу же отреагировала юмором — мол, высадившийся в Нью-Йорке десант лучших русских стрелков захватил добровольно сдавшуюся Америку.
Во время товарищеской встречи нашей и американской сборных по гимнастике зимой 1969 года, к месту проведения которой отправился вместе с женой и дочкой на машине, попал в серьезную аварию. Вины моей не было — впереди идущая машина неожиданно резко затормозила у придорожного ресторана, а у моей, более легкой, тормозной путь был длиннее, ее вынесло на встречную полосу и, чтобы избежать лобового столкновения, мне пришлось круто свернуть, в результате чего моя машина мгновенно оказалась под кузовом стоявшего на обочине огромного грузового фургона. Американцы, видевшие все происшедшее, потом сказали, что мы “родились в рубашке” и поэтому остались невредимыми.
Вроде бы случай. Были и другие, всех не упомнишь, но немало их граничило с серьезной опасностью. Например, происшествия с самолетами. Летел как-то из отпуска на турбовинтовом четырехмоторном ТУ-144, и на высоте 12 тысяч метров над островом Ньюфаундленд, примерно в 1300 км до Монреаля отказал двигатель, самолет вздрогнул, пассажиры насторожились. Отключили второй. Рейс стал аварийным, самолет принимали с пожарными и медицинскими машинами на летном поле. Дважды по долгу службы мне сообщали, что в самолетах, на которых я летел в отпуск, заложены бомбы. В 1970 году, когда плыл на “Пушкине” в Ленинград, из Москвы в посольство пришла телеграмма, что якобы где-то в трюме заложена бомба с расчетом взрыва в океане. Американцы подтвердили сигнал. Бомбу день и ночь искали вплоть до Англии, потом ждали взрыва до Ленинграда, но все прошло благополучно. Я знал обо всем, но поделиться даже со своими коллегами не мог.
Грозы в Америке — явление впечатляющее, в России подобных не наблюдал. Два раза летел на самолете на юг страны и попадал в сильнейшую грозу — самолет трясло как пылинку, казалось он вот-вот развалится, за окном сплошная тьма. Почему-то тогда был уверен, что молния в него не бьет, но позже узнал — бьет, да еще как!
ГоспитальКонечно, не обошлось и без американской больницы или, как в Америке говорят, госпиталя. Как-то жарким летом 1968 года рано утром в субботу поехали на рыбалку — ловить карпов. Они в реке Потомак крупные, сильные и процесс ловли на спиннинг, используемый как донная удочка, действительно носит спортивный характер: заброс с берега делается далеко, леска с рыбой обрывается сразу же, если пустить ее внатяг, без сачка карпа не вынуть — в общем, получаешь много удовольствия, да и рыбы наловишь немало. После одного из бросков понял, что со мной произошло что-то странное. Вернулись в город, врач посольства сразу же определил — кровотечение в желудке, срочно в госпиталь. Сказался застарелый гастрит. Мало того, что больницу не люблю, но через неделю у меня должна состояться очередная встреча с Ларком. Уговорили все-таки подчиниться и лечь в госпиталь. Оказался в отдельной палате большой больницы. Калугин в это время исполнял обязанности резидента и, узнав о случившемся, предложил установить дежурство дипломатов, как бы для охраны от каких-либо провокаций или “уколов признания”, но я просил этого не делать — опасности не видел.
Американская больница в те годы резко контрастировала с нашими и по методам лечения, и по медицинскому оборудованию, и по распорядку. Пару первых дней меня круглосуточно посещали какие-то люди в белых халатах: только заснешь, они сразу же будят. Лишь после высказанной лечащему врачу настоятельной просьбы эти визиты прекратились. Оказалось, их наносили студенты-практиканты. Лекарств никаких не давали — один нейтрализующий “Мэалокс” и молочные сливки, позднее на просьбу о мясе дали “стэйк” — маленькую котлетку из тонкого фарша. Зато влили три литра американской крови, на что я шутливо заметил, чтобы она была от белого человека, так как хочу еще иметь детей. Стало понятно, что в больнице мне придется пробыть не менее десяти дней и на встречу с Ларком придется выезжать из нее.
Постепенно стал выяснять, есть ли за мной наблюдение. Да, имелось, но не наружное, а местное: стоило минут на пятнадцать-двадцать отлучиться из палаты, как по радио на всю больницу и территорию объявляли, что такой-то должен явиться к такому-то врачу или придти в свою палату. Предлоги были надуманные: измерить температуру, кровяное давление, согласовать меню на ужин или обед, просто обеспокоенность самочувствием. Несколько раз вместе с женой и дочкой, посещавшими меня каждый день, гулял и не реагировал на эти объявления. В конце концов пришел к выводу, что вполне безопасно поехать на встречу из больницы.
В первый раз пришлось использовать в мероприятии жену. Я твердо придерживался точки зрения, что жен при проведении таких острых разведывательных операций, как тайники и личные встречи, где требуется максимальное внимание, а подчас и быстрота действий, привлекать не следует. Немаловажным считал и то, что делить свое нервное напряжение, возлагая часть его на женский организм, ни к чему. Жене пришлось в этот раз присутствовать лишь на выброске, но и эта часть запечатлелась у нее в памяти надолго. К ужину успел вернуться, вопросов никто не задавал.
Гибель Мартина Лютера КингаТревожным в жизни Америки был 1968 год — в апреле убили Мартина Лютера Кинга, лауреата Нобелевской премии мира 1964 года, борца за права чернокожего населения. Во многих городах прошли массовые стихийные выступления, были беспорядки на улицах. Черные в Вашингтоне составляли свыше 70 % населения, и их реакция на случившееся оказалась непредсказуемой. В негритянских районах громили и поджигали жилые здания, учреждения, грабили магазины — все, что попадалось на пути неуправляемой толпы. Я наблюдал город в эти дни с площадки для отдыха на крыше своего дома. Зрелище для русского человека воспринималось как революционные события: горящие кварталы, густой дым, выстрелы. В столицу ввели только что мобилизованные войска национальной гвардии, которые вместе с полицией умело, без человеческих жертв, локализовывали беспорядки в тех местах, где они возникали. Погромив себя же, негритянское население в итоге успокоилось. Такая тактика применялась американцами по всей стране.
