еще не закончен, но принципиально вопрос решен — скажем, для стран Балтии. Опыт Японии, послевоенной Германии, даже более противоречивый опыт Италии и Испании, которые выходили из тоталитарных и авторитарных режимов, показывает, что выйти можно. Но нужна воля большинства, причем не просто в количественном отношении, а большинства тех людей, которые создают и транслируют представления, выносят решения, формируют отношение к происходящему, отвечают за деятельность СМИ, школы, за механизмы передачи культуры. Нужно изменение на всех уровнях социума и очень активная работа. Опыт Германии в этом плане особенно показателен, потому что просто можно видеть (и в специальных работах историков, социологов, политологов это показано), как год за годом элиты — политические, культурные, религиозные — включаются в этот процесс и реформируют важнейшие институты общества. За двадцать лет люди, которые еще вчера говорили: «Фашизм — это, конечно, очень плохо, но посмотрите, сколько хорошего он сделал», — перестали так говорить. И когда наци выходят с бритыми головами — это эксцессы, с которыми социальный порядок справляется.
А у нас, получается, есть попытка выбора?
Именно попытка. Мне кажется, дело в том, что не сделан главный выбор. Ни элитами (большинством их), ни массами, ни теми людьми, которые задают повестку дня в массовых коммуникациях. И это стояние одной ногой там, а другой здесь, это мышление постоянное в двух разных кодах, которые противоречат друг другу, да еще попытка, внешне приспособившись, себя и других обхитрить и выйти целым из этой ситуации, работает на увековечение советского, а не на его преодоление. Пока мы живем в стране, где люди говорят: ну ничего, как-то жить можно. Вот до тех пор, пока основным критерием оценки будет не «чтобы лучше», а «лишь бы не хуже», боюсь, мы, даже не зная об этом, будем консервировать в себе советских людей.
Как жить в империи мифов?
Впервые: Время МН. 2002. 20 марта. С. 7. Беседовал Игорь Шевелев.
Сегодня наш собеседник — Борис Владимирович Дубин. Известный социолог, старший научный сотрудник Всероссийского центра по изучению общественного мнения (ВЦИОМ), автор множества статей по социальным отношениям, культуре, переводчик, введший в русский читательский обиход Борхеса, главный российский «борхесовед». Но остановились мы на одной проблеме: насколько возможно сегодня осознанно выбрать стратегию поведения в обществе? Короче, как жить?..
Общество пониженной самооценки
Выработке стратегии жизненного поведения предшествует осознание своего положения. Что показывают социологические опросы: как себя чувствуют люди в современной России?
К концу 1990-х годов сложилось следующее соотношение: 30 % населения отвечает, что не может приспособиться к новой жизни; 10 % — крутятся, берутся за все, что попадается под руки, лишь бы заработать на жизнь себе и своей семье; 15–16 % говорят, что не видят никаких перемен: как жили, так и живут. И 5 % — устойчивая цифра на протяжении всех 1990-х годов — улучшили свою жизнь, начали собственное дело, повысили свой статус, извлекли реальную пользу для себя. И около 10 % затрудняются с оценкой своей ситуации.
Вообще-то, жутковатая статистика. И как она проявляется в самоощущении людей?
Ощущение, что «это не мое время», «события мне не принадлежат», «я ничего не могу изменить», «отстаю, не могу приспособиться». Отсюда сильная анемия в обществе, отсутствие динамики. Понятно, что по большей части это самооценка людей, которым за 50–60 лет. Но не только. За пределами Москвы, Питера, крупных городов в такой ситуации оказываются и более молодые люди. Советская жизнь была устроена без альтернатив. Если в небольшом городе одно предприятие, где тебе не платят зарплату, то деваться некуда. Без вариантов. А малый город — это 30–40 % всей России. Люди, которые говорят, что «ничего не изменилось», чаще всего живут на селе. Это тоже порядка 20–25 % всего населения.
А 5 % выигравших от перемен в стране? Это ведь не только воры?
Нет, конечно. Чаще всего это просто более молодые люди. Те, у которых был некий первоначальный капитал. Скажем, образованные родители с каким-то положением в обществе. Те, кто сами получили хорошее образование, сумели поработать или поучиться за границей. Люди, проявляющие личную инициативу с установкой на постоянное повышение своего положения в обществе. Не на то, чтобы схватить, что плохо лежит, спрятать, проесть, а проявить себя.
То, что таких людей всего несколько процентов во взрослом населении, это довольно ужасно.
При всем том надо учитывать двойное советско-российское сознание. Может, мне и не так плoxo, но я буду говорить, что хуже, чем на самом деле. Это такой способ общения. Если я скажу, что все хорошо, то другой будет завидовать. Лучше и понижу свою оценку. Вот этот вставленный в нас «трансформатор» удручает и самого человека, и его собеседника, которого тоже заставляет занижать планку.
Это что, русская национальная особенность?
Ну есть ведь и другие известные модели, keep smiling, например, — «держи улыбку», «не вешай носа» у американцев. На Востоке, в Японии принято считать собеседника принципиально выше себя, обращаться к нему как бы снизу вверх. А тут ты все время занижаешь себя, но одновременно занижаешь и собеседника. Включается механизм согласованного самопонижения. Понятно, что такой способ мимикрировать возник не сегодня. Прикинусь несъедобным, авось не съедят. Но это не просто психологическое свойство. Это механизм, с помощью которого мы скрепляем себя с другими. В результате возникает общество людей, понижающих самооценку и заставляющих других делать то же самое. Причем это раздвоение надо чем-то компенсировать. Злобой по отношению к окружающим, агрессией, пьянством по-черному… Постоянное занижение собственной планки добром не кончается.
Возвращаясь к вашим цифрам. Все-таки нет же у нас ощущения, что всего 5 % общества люди активные…
Дело в том, что это 5–6 % — на всю страну. Если взять крупные города, тем более столицу, тем более ее Бульварное кольцо, то здесь этот процент серьезно больше. Но в результате вся страна оказывается в состоянии разрыва: центр и периферия; молодые и пожилые; сумевшие как-то устроиться и абсолютное большинство, которое это не сделали или которым, как в «Алисе», надо очень сильно бежать, чтобы устоять на месте. Этими разрывами рассечено все тело общества. Отсюда ощущение большинства, что происходит что-то не то, что время мне не принадлежит, что со мной что-то делают.
И «что делать», если не «кто виноват»?
Выбор стратегий не очень велик. Это связано еще и с тем, что группы, которые могли бы задавать образцы активного поведения, сами очень слабо развиты. Назовем их кандидатами в элиту. Их функциональная роль в том, что они обладают
