Честно говоря, настроение резко испортилось. Кусок в горло не лез. Ведь, как ни крути, призывали убивать меня. Или таких, как я. Подумалось: могли бы снять…
Ист широко улыбнулся и выдал длинную очередь неестественного, механического смеха.
— Наша столовая, — он поспешил сменить тему разговора, — конечно, не предел мечтаний для чревоугодника. Но мы, — он кивнул на Уолтона, — вполне довольны. Верно, Билл?
— Еще бы, — ответил тот, дожевывая второй сандвич и запивая его апельсиновым соком.
Солдаты, выстроившись в очередь и держа перед собой подносы, брали с длинных полок тарелки с итальянскими макаронами, горячие сосиски, мясо, вареный картофель и рис, всевозможные соки, овощи, фрукты и пирожные, кофе с молоком и без.
— Каждому солдату, — сообщил Ист и сделал большой глоток горячего шоколада, — полагается 75 центов на завтрак и по доллару с полтиной на обед и ужин. Если он укладывается в эту сумму, еда для него бесплатна. Если нет — ему приходится доплачивать из собственного кармана. Но трех долларов 75 центов вполне хватает, ведь налогов на еду здесь нет. Правда, каждый месяц мы делаем поправку с учетом изменений курса доллара. Офицеры же за еду платят.
— Еще как платят! — подхватил слова Иста ладно сколоченный подполковник, подсаживаясь за наш стол.
Полковник Ист познакомил нас.
— Здравствуйте, майор, — протянул мне руку через стол подполковник.
— К сожалению, должен вас разочаровать: всего лишь лейтенант запаса. Я журналист.
— Рассказывайте! — улыбнулся он и намазал гамбургер томатным соусом. — Кстати, у вас микрофон в правом или все-таки в левом ухе?
— Микрофон, — ответил я, — вышел из строя, когда я мылся в душе. Но фотокамера в виде искусственного зрачка работает вполне исправно. — И я подмигнул ему левым глазом.
— Не забудьте прислать мне из Москвы пару снимков. Идет?
— Идет. Спасибо за компанию.
Встав из-за стола, Уэйн Сорс и я направились к выходу. Хотелось подышать свежим воздухом.
Жара стояла, как в сауне, и я вылил на голову остатки воды из фляги.
Солнце медленно заходило на посадку, отстреливаясь последними косыми лучами, словно трассерами.
Мы пересекли поле для игры в гольф. Оно было гладким, как морская вода в тихое, ясное утро. Лишь с края изумрудной волной тянулась гряда приплюснутых холмов.
— Траву они здесь стригут, — заметил Сорс, — как солдатские затылки.
— Верно, согласился я, — «туго и упруго».
Сорс перезарядил фотокамеру и по-хозяйски огляделся вокруг в поисках стоящего кадра. Над нашими головами пролетала стая уток, и Сорс, переключив аппарат на «автоматическую стрельбу», выдал серию очередей по птицам.
— Так ты им всех уток перестреляешь.
— Ничего, таким «автоматом» стрелять можно. Я с ним пол-Филиппин обошел…
И он принялся рассказывать историю о том, как пару лет тому назад внедрился в один из отрядов Новой народной армии Филиппин.[13] Как вместе с партизанами прятался от правительственных войск. Как был на волосок от, казалось, верной гибели и как все-таки выжил, хотя и подхватил весь «боекомплект» тропических болезней.
Незаметно стемнело. Мы оказались у могучего, разлапистого тутового дерева. За столиком под его кроной сидели две девушки в военной форме.
— Здравствуйте, — сказала одна из них. — Вы, кажется, не местный?
— Нет, — сказал я, решив не уточнять, откуда именно: все равно она бы мне не поверила.
Сорс разговаривал с другой девушкой. Было темно, и я слышал лишь ее грудной смех.
— Так откуда же?
В ответ я неопределенно махнул рукой в сторону тлевшего заката.
— А-а, — задумчиво произнесла она, словно я дал ей исчерпывающий ответ.
— У вас есть время?
— Да, почему вы спрашиваете?
— Тогда, — я сел за столик, — расскажите мне о себе.
— К чему вам? — рассмеялась она.
— А я коллекционирую истории человеческих жизней. Но в данном случае меня особенно интересует тот роковой момент, когда вы решили пойти в армию.
— Я пошла в армию вслед за подружкой. Решила: понравится — останусь, не понравится — уйду.
— И вам, конечно, понравилось…
— Да. И знаете чем? Тем, что только в армии я чувствую себя совершенно равноправной с мужчинами.
— Вы феминистка?
— Нет, бог с вами. А что, похожа?
— Напротив, вы очень красивая.
Она засмеялась.
— Смех у вас, — заметил я, — не солдатский.
— …А потом, — продолжала она, — я обожаю прыгать с парашютом. «На гражданке» за такие удовольствия надо платить.
Она заговорила о прыжках, а я подумал: за последние десять лет Пентагону удалось создать вокруг армии атмосферу военной романтики. Молодежь теперь смотрит на службу как на приключение, как на возможность попутешествовать, как на спорт. Это привлекает даже молоденьких девчонок. Сегодня двенадцать процентов всей армии США — женщины. Четыре из них имеют звания бригадного генерала. Женщины тренируются, занимаются боевой и физподготовкой наравне с парнями. Спят в общих бараках; правда, им выделяют отдельный угол или этаж. Только замужние, да те, что с детьми, проживают в отдельных коттеджиках…
— Вам скучно? — Она легонько щелкнула ногтем по стекляшке моих часов.
— Нет, просто задумался. Но скажите честно, ребята в вас видят все-таки женщину или солдата?
— Если вести себя нормально, то никаких проблем не будет. Тут такая изматывающая подготовка, что просто-напросто не остается сил думать о чем-либо постороннем. Встаю я в пять утра: у меня ведь ребенок, ему надо еду приготовить… Да, не удивляйтесь, я была замужем. Он тоже военный. Вместе служили в Германии. Потом я забеременела. Ушла по его настоянию из армии: муж считал, что это не бабья работа. Он мечтал, чтобы я была классической домохозяйкой, — срабатывал его «южный образ мышления». Я, дура, послушалась.
Она была так увлечена своим рассказом, что даже не глядела в мою сторону. Сделав короткую паузу, перевела дыхание. Опять заговорила:
— Мне очень хотелось обратно в армию. Из-за этого пошла на развод. Легко ли матери-одиночке? По крайней мере легче, чем «на гражданке». Армия обеспечивает бесплатное медицинское обслуживание, на лекарства не надо тратиться. А ведь они жутко дорогие там…
Она махнула в сторону Колумбуса и, видимо, всей прочей Америки. На секунду о чем-то задумалась. Потом продолжала:
— Днем — служба, а вечером я посещаю вечерний факультет Университета Алабамы,[14] которому командование Форт-Беннинга выделило на своей территории отдельное помещение. Кроме того, армия платит за мою учебу. Зарабатываю я больше тысячи долларов в месяц. А на гражданке я бы в лучшем случае получала около восьмисот долларов, устроившись, скажем, продавщицей. Так вот…
— А кто сейчас сидит с ребенком?
— Сестра. Она приехала погостить: у меня двухкомнатная квартирка здесь же, на базе. Но когда она уедет, я отдам сына в детский садик…
Сорс тем временем опять принялся щелкать фотокамерой. Лицо его собеседницы периодически вспыхивало в ночной тьме.
— А потом, — моя новая знакомая погладила поверхность стола ладонью, — очень важно, что в армии людей заставляют заниматься спортом. У меня самой воли бы не хватило. А здесь это составная часть службы.
— Мужские и женские нормативы отличаются?
— Незначительно, — ответила она, — я, например, отжимаюсь на руках шестьдесят раз за две минуты. Ребята — на пятнадцать раз больше.
Честно говоря, я ей не очень-то поверил: шестьдесят раз все же не шутка! Дождавшись, когда в очередной раз сработает сорсовская фотовспышка, я глянул на руки девушки.
Сомнения мои были напрасны: под завернутыми рукавами пятнистой куртки горбатились мощные бицепсы.
— Да вы культуристка!
— Бросьте, просто в жизни надо быть сильной.
Провожая ее, я дал себе слово начать делать утреннюю зарядку. С понедельника.
— Ну, прощайте, — улыбнулась она, вбежав на крыльцо коттеджа.
— Прощайте.
— Между прочим, один вопрос вы мне все-таки забыли задать, хотя, кажется, спросили обо всем.
— Это какой же? — удивился я.
— Ладно, отвечу и так, меня зовут Энн. Энн Мари.
Ветер всю ночь не давал спать. Выл, собака, скулил, просился внутрь. Казарма наша, построенная еще в середине тридцатых годов, в ответ что-то хрипло ворчала, по-стариковски скрипела. Словом, ночка выдалась что надо! Вдобавок вентилятор, от любопытства — советский в казарме! — крутивший головой то вправо, то влево, уставился на меня неподвижно и надул шею.
…Кажется, легче согнуть ствол автоматической винтовки M16, чем поднять голову.
— Хорош дрыхнуть! Просыпайтесь! — орет негр-сержант, ворвавшись вместе с ветром вовнутрь. Крючковатым пальцем он оттягивает воротник от кадыка размером с кулак, ворочает африканскими, с кровавым подмесом, белками, шумно дышит, стучит каблуками по доскам пола.
