инвесторов втягивают в схему при помощи обещаний – которые, скорее всего, останутся невыполненными, – чтобы обеспечить доход первым инвесторам». Однако вывод Каранты перекликается с мнением участников MoneyLab: «Отказ от участия в этих процессах, вероятно, стал бы плохим решением, учитывая также тот факт, что эта среда, скорее всего, окажется испытательным полигоном или первым прототипом того, каким будет интернет в будущем, нравится вам это или нет. Важно найти правильный способ взаимодействия с ней».
Джеральдин Хуарес говорит об NFT с отвращением: ее не интересуют «технологии, которые безразличны к людям и всё усложняют». Она устала от того, что криптотусовка закрывает глаза на очевидные вещи. NFT-искусство лишь увеличит социальное неравенство, потому что оно взаимодействует с формой «финансиализированного капитализма, где инвестиции видятся как «политическая технология», связанная больше со спекуляцией, чем с коммодификацией». Цифровые художники, «находящиеся в самом низу пирамиды арт-рынка, случайным образом становятся объектом внимания мира криптофинасов, что впоследствии оправдывает нормализацию блокчейна и продолжает превращать сеть в казино». Сетевое искусство находится под давлением со всех сторон. Не потому ли так много цифровых художников с готовностью позволяют свести свою работу к статусу финансового актива?
Пригодны ли криптовалюты для чего-нибудь в принципе? Вместо того чтобы повторять тезисы об очевидной бесполезности блокчейна, критикам стоит попытаться понять, откуда возникает коллективное им увлечение. Иррациональные мотивы, которые движут криптовалютой, нельзя просто так победить «рациональными» либеральными аргументами. В XXI веке криптотехнологии могут стать господствующей формой управления. Чтобы эффективно противостоять этому, нам нужна радикальная теория софта, способная проникнуть в суть этой технологии. Отказ и сопротивление должны быть основаны на автономном сборе информации, а не на пустых жестах.
Давайте сделаем шаг назад, вернемся на двадцать лет в прошлое и попробуем понять, почему в раннем интернете не была предусмотрена возможность встроенных платежей. Прорывная деятельность Дэвида Чаума и его амстердамского проекта DigiCash, равно как и движение шифропанка, заложили основу того, что впоследствии стало биткойном. Уже тогда было интересно подумать о том, почему за два десятилетия IT-революции прогресс в криптосфере был столь незначительным. Чтобы разобраться, почему стартапы не интересовались цифровыми деньгами, криптовалютами и платежными системами, обратимся к вышедшей в 1998 году книге Кевина Келли Новые правила новой экономики.
«Сеть вознаграждает щедрость». Этой фразой Келли суммировал норму поведения в сети – «делиться» своим контентом. «Самым ценным должно быть то, что является повсеместным и бесплатным» [15]. Читайте, комментируйте, ставьте лайки, загружайте, делитесь. Создатели доткомов в 1990-х верили, что «бесплатное» победит. Эта вера сохранилась – она стала предпосылкой Web 2.0, а затем и платформ. В основе этой слепоты – идея, что в интернете траты всегда снижаются. Добавьте к этому привычные сложности, связанные с обработкой платежей по кредитным картам, и станет понятно, почему идея особых валют в киберпространстве не пользовалась популярностью.
Мысль Келли заключалась в том, что доминировать будут биологические модели поведения. «Биология укоренилась в технологии», – утверждал он, в результате чего возникли саморегулирующиеся, самооптимизирующиеся процессы. Наступило «тотальное изобилие», и возвращение дефицита казалось маловероятным. «Поскольку цены неумолимо движутся к нулю, лучший ход в сетевой экономике – предвидеть это движение». Что наступит после подрывного периода халявы – тайна, покрытая мраком. Нужно было следовать догме доткомов: «Чтобы добиться максимального процветания, сначала накормите сеть». Чтобы достичь этого высокого уровня, экономика должна функционировать как «биологическое сообщество». «Войны и сражения были метафорами индустриальной экономики. Новой экономике больше подойдут „совместная эволюция“ и „инфекция“». Новый способ организации, по мнению Келли, будет плоским, «горизонтально протяженным, с несколькими ядрами и раздутым центром». В утопии Келли «компании будут менять форму чаще, чем размер». В основе его электронного пространства – сообщества среднего размера.
Келли предсказывал, что в этой новой, высокотехнологичной глобальной экономике «предпочтение будет отдаваться нематериальным вещам». Он не предугадал инфраструктурный поворот, предпринятый впоследствии суперзвездами технологического мира – Amazon, AirBnB и Uber. Вместо этого Келли с уверенностью утверждал, что виртуальное будет господствовать над материальными товарами и услугами. Для Келли всё было предельно ясно: вместо хаотичной интеграции цифрового и физического мы увидим полную победу более «просвещенных», нематериальных и духовных феноменов. Низшие касты сделают всё остальное – о слугах можно не думать. В духе опубликованной в 1996 году Декларации независимости киберпространства Джона Перри Барлоу место зданий из кирпича займут сети из «умных» объектов и субъектов.
Что объединяет сделанные в 1998 году предсказания Келли и «здравый смысл» мира криптовалют в 2021-м? И там, и там победа автоматизированной машины видится неизбежной. «Никто не избежит преображающего огня машин», – пишет Келли. Однако, вопреки его предсказаниям, сеть больше не является главной метафорой. Централизация взяла верх. Не было никакого самоподкрепляющегося успеха сети. Рои (swarms) были всего лишь инструментом для вытеснения индустриальной экономики и укрепления монопольной власти «цифровых баронов». «Бизнес будущего», по версии Келли, «заставит забыть о спросе и предложении». Ирония заключается в том, что закон спроса и предложения и есть хайековский столп криптоортодоксии. NFT с самого начала предназначены для продажи на аукционе.
Новые деньги, новые модели
Независимые расследования часто становятся катализатором общественных движений. Но просто критиковать плохо продуманную технологию, придуманную невежественными, безразличными к экологии инженерами-мужчинами из западных стран, всё же недостаточно. Надо понять, почему вокруг нее сложился такой хайп. Каким образом цифровые административные процедуры оказались настолько интересными, что о них можно горячо спорить с совершенно незнакомыми людьми в баре или в автобусе? А еще нам нужно поговорить о том, как защитить чувствительные данные в базах и реестрах. Какие именно элементы блокчейна надо сохранить, если мы хотим отделить технологию от ее либертарианского ядра?
До неудачного запуска Facebook Libra в 2019 году криптовалюты и платформы социальных медиа оставались отдельными вселенными. «Snapchat и TikTok – отличные примеры альтернатив признанным мейнстримным платформам, но монетизация в них не отличается от уже существующих моделей, – отмечает Ана Миличевич. – Какие платформы могут появиться, если вместо монетизации пользовательского внимания мы придем к какой-то иной экономической практике?» [16] Необходимы новые модели интернета и социальных медиа, неотъемлемой частью которых будут p2p-платежи. Общение не должно оплачиваться через рекламу и продажу пользовательских данных. Экономика внимания в том виде, в котором мы ее знаем, привела к появлению армии пытающихся заработать на жизнь инфлюэнсеров. Большинство художников и дизайнеров получают гораздо меньше минимальной оплаты труда, и эта ситуация только усугубилась во время пандемии. Если мы хотим отменить «общественный договор» Кремниевой долины (добыча данных в обмен на бесплатные услуги), нам нужна другая финансовая инфраструктура в основе цифровых услуг – с блокчейном, биткойном, токенами Ethereum и proof-of-work или же без них.
Техническая возможность создания
